Книга Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады, страница 91 – Валерия Ободзинская

– Валера, подожди, – чья-то рука пыталась ухватить за рукав. – Давай обсудим.

Морозный ветер саданул по лицу.

– Что обсуждать! – прикрикнул Зуперману, выскакивая на улицу. – Пластинки не печатают! Песни записывать не дают. Телевидение закрыто! Это издевательство! Хамство!

Фима остановил такси и обернулся:

– Давай без эмоций? По-мужски. Прошу тебя, – он открыл дверь машины и выжидающе смотрел на Валеру.

Ехать с ним? Нет, уйти. Все равно куда. Остаться одному. Чтобы никого.

– Валера! – взвизгнул кто-то в толпе у дверей «России».

Приметив бегущих к нему девчонок, Ободзинский попятился, еще раз глянул на Зупермана и, впрыгнув в открытую им дверь, хлопнул ею, оставив Фиму на улице.

– На Грайвороновскую везите!

Нестерпимо хотелось выпить. Обещал себе, что не выпьет, пока не добьется признания. Быть может, никогда не случится! Зайти в ресторан, взять водки. Девчонок. Чем не жизнь? Разве не может себе позволить? Деньги есть. Зачем семья, эти концерты с ночи до утра. Бессмысленно. Зря.

Машина гнала по серому равнодушному проспекту, Валера выискивал здание ресторана. Да какие тут рестораны? В центр надо! Прежняя жизнь… Вот где жизнь была. Даже когда ни денег, ни славы. К черту все!

Таксист остановил возле дома. А Валера так и не приказал везти в ресторан. Потерянный и оглушенный, он вышел на улицу. Куда идти?

Возле лавки во дворе в распахнутой дубленке стоял Зуперман. Заскользив по ледовой дорожке, он ринулся навстречу:

– Валера, дорогой. Я ж подумать не мог, что они так переиграют! – следовал по тропинке Фима, взмахивая руками. – И ругался, и просил. Потом тебя искал, – он положил руку на плечо.

Ободзинский резко развернулся:

– Посмешище из меня хотели сделать? Не выйдет!

– Хорошо. Моя вина.

Певец, вдавливая концертными ботинками снег, продолжал нестись невесть куда, не ощущая ни холода, ни земли под собой.

– Да подожди ты! Есть вариант! Пускай не лучший, но действенный.

Валера остановился, ноги впечатались в сугроб:

– Говори!

– Росконцерт. Перейти снова в оркестр к Лундстрему. Я буду твоим администратором.

– Хах… ха. Ха-ха!

– Росконцерту нужны кассовые гастролеры, – не реагировал Фима. – А они составляют планы гастролей по республике. Все концертные организации подчиняются в первую очередь им! Мы им заплатим, они дадут добро ездить по городам без оркестра.

– Росконцерту нужна ломовая лошадь? И эту лошадь ты видишь в моем лице? – не отводил взгляд Валера.

Фима достал Марльборо и, закурив, отвернулся.

– А я согласен! Разгоню всех к чертовой матери! Лошадь, так лошадь. Со мной не считаются. И я не буду!

Валера сел на лавку. Окаменелый от холода. Протянув руку, взял у администратора закурить. Тело ходило ходуном. Нужно успокоиться. Как же Щеглов? А Пивоваров?

– Ладно, – уже спокойнее ответил Валера. – Перейду в Росконцерт. Но Щеглов, Гольдберг и Пивоваров с Солодом останутся со мной.

В апреле Ободзинский поехал в Донецк писать «по собственному желанию». Сообщив директору филармонии Ивану Петровичу Бадаянцу об уходе, он собрал музыкантов в зале.

Витя Миронов, Миша Прохожаев, Михлуха-Маклай, Толя Герасимов, Алик Кичигин, Саша Цыгальницкий, Лева Бельфор, Валера Гольдберг, все рассаживались на места один за другим.

Ободзинский дождался, пока все стихнет, и, сглотнув, объявил:

– К сожалению, я вынужден уйти из филармонии.

– Почему? – выпалили почти хором музыканты.

Вздохнув, Валера опустился на сиденье спереди:

– Не дадут мне дороги здесь. К оркестру прибьюсь.

Послышался скрип сидений и перешептывание. Певец облокотился на ручку и принялся подсчитывать потертые паркетные плитки. Одна плитка, две плитки, три…

– Жалко конечно, – с грустным добродушием произнес Кичигин. – Коллектив у нас классный был. Творческий. Но тоже можно понять.

– Про Питера Брэдли теперь не поговорить, – шутливо намекнул барабанщик Саня Цыгальницкий на извечные разговоры басиста с Щегловым.

– Юра, Борис и Валера Гольдберг со мной перейдут, – объяснил Валера. – Кто-то хочет еще пойти?

– Ну а почему, я до августа могу поработать, – Алик устремился на барабанщика. – Поехали, Саня!

Цыгальницкий согласно пожал плечами.

– Тогда заметано. – Валера поспешил уйти. Он поднялся в гримерку за одеждой, когда его нагнал Гольдберг. Гитарист остановился в дверях:

– У меня тоже концерт окончен. В Одессу поеду…

– Когда вернешься? – подвязывая поясом тренч, спросил певец.

– Валерик, у меня сын. Я хочу видеть, как он растет. Понимаешь?

Валера удивленно обернулся. Друг смотрел серьезно.

– Понимаю, – едва слышно ответил гитаристу и напряженно заходил по трещащему паркету комнаты, – я б тоже ушел. Просто… а вдруг завтра все вообще кончится? Я хоть не с пустыми карманами останусь.

Ободзинский замер у подоконника, изучая крыши зданий по левую сторону. Как же низко плывут облака. За домами дымит. И жжеными шинами пахнет. Наверное, ребятня балуется во дворе.

– Десятый наш десантный батальон! – пропел какой-то пацан, поднимаясь с лавки. Его молодецкая удаль отозвалась глухим ударом в груди. Валера закрыл окно, а показалось, что захлопнулось что-то внутри него. В наступившей тишине вновь обернулся к Гольдбергу и с пьяной бравадой выпалил:

– Все-таки здорово мы с тобой покутили! Помнишь дебош в Массандре? А Витька? – в глазах мелькнула горечь.

– Как ты гидом был? Никогда не забуду.

Валера закурил. Табачный запах наполнил комнату, размазав клубы дыма в догорающих лучах солнца.

– Ну, вот и все. А теперь по домам, – певец раздраженно махнул и вышел во двор. Он бесцельно поплелся по скверу. Зарулив в переулок, остановился. Местная ребятня стучала молотком по какому-то ящику.

– Чем занимаетесь, пацаны? – приблизившись, заметил на лавке гвозди и доски.

– По труду задали, скворечник сколотить, – ответил щуплый, но самый бойкий пацаненок с молотком в руках.

– И как? Получается? – Валера поглядел на птичий домик без крышки.

– С трудом, – кисло поморщился мелкий беленький мальчуган.

Валера взял гвоздь, приладил его к дощечке и ударил молотком. Удар пришелся по пальцу. Боль, прокатившись по телу, узлом завязалась в солнечном сплетении. Он ударил вновь. Сейчас намертво заколотит крышку. Но гвоздь заходил не ровно, а наискось. Валера, усмехнувшись, сдался:

– У тебя лучше получается, – потрепал щуплого парня по макушке. – Плотник из меня никудышный. Певец я.