Книга Мрачный залив, страница 74 – Рэйчел Кейн

Фотография Ви, стоящей в дверях своего дома в нелепых тапках и пижаме и болтающей с соседом.

Фотография Кеции, окровавленной, стоящей на коленях у своей разбитой машины.

Текст гласит:

– Ты сукин сын, – шепчу я. – По крайней мере, позволь мне сказать им, почему.

Но я не отвечаю на сообщение. Я знаю, что ему плевать. Не будет никаких сделок. Никакой пощады.

Звоню Кец. Собираюсь попрощаться, попросить ее присмотреть за моими родными, но едва она принимает звонок, я понимаю, что стряслось что-то плохое. Очень плохое. Я никогда не слышала, чтобы ее голос звучал так.

– Кец, что случилось?

– Он умер, – говорит она. – Престер умер. Он пытался позвонить мне, но я спала, а мой телефон разрядился… – Голос ее дрожит. – Мне прислали видео, они просто… они просто позволили ему умереть, Гвен. Прямо там, в машине. Это Шерил и тот человек из внедорожника. Я это знаю. И собираюсь добраться до этих подонков.

Мои губы немеют. Все тело немеет. Я знаю, как Кеция относилась к детективу Престеру. Для нее это должно быть ожившим кошмаром.

– Не надо, – произношу я, с трудом сглотнув. – Ты не нужна ему, Кец. Ему нужна я. Именно из-за меня все это и происходит. Не из-за тебя. Он думает… он считает, что я как Шерил. Убийца.

– Шерил с ним, – возражает она. – Он не охотился на нее. Он использует ее.

– Сейчас – да, – соглашаюсь я. – Но какую бы ложь этот человек ни сплел для нее, в конечном итоге он намерен покарать ее за что-то. И меня тоже. Я не могу позволить ему мучить людей, которых люблю, Кец. Поэтому еду туда. А ты оставайся.

– Этот подонок прислал мне видеозапись того, как Престер умирал в своей машине! Шерил снимала это, это ее голос был на записи, наверняка ее. Не важно, убили они его или нет, – они позволили ему умереть. И я не останусь – ни в городе, ни в здравом уме. Они развязали против нас войну? Мы найдем их и покончим с этим.

Я чувствую, как онемение отступает и остается лишь холодная, чистая ярость.

– Он велел мне выйти из дома в восемь часов. – Сейчас без десяти восемь. Я смотрю на часы так пристально, что в глазах начинает щипать, и я вынуждена моргнуть, чтобы сфокусировать взгляд. – И никому не говорить. Полагаю, тебе тоже.

– Черт, он уже знает, что я приду за ним, – если он вообще меня хоть немного знает…

– Тебе нужно позаботиться о своем ребенке, Кец.

– А тебе – о своих детях. Нужно, чтобы с тобой кто-нибудь был. Я поеду, и этот мерзавец за все заплатит. Но нам надо удостовериться, что парни не последуют за нами.

– Как? – Я знаю Хавьера. Я знаю Сэма. Они не отпустят нас без борьбы. Не отпустят вдвоем, без поддержки.

– Как ты убедишь Сэма – твое дело, – отрезает она. – Я беру на себя Хави.

Она права. Этому человеку нужна я. Все остальные просто… побочный ущерб.

Я просто сижу. Молчу. Думаю о том, что собираюсь сделать и почему. О том, как трудно это будет. О том, почему это одновременно будет – на свой странный лад – одной из самых легких вещей, которые я когда-либо делала. Я всегда знала, что мне нужно защищать своих детей от любой опасности, грозящей им. Я делала это снова и снова, пока это действие не проложило в моей душе накатанную колею. Но дети растут.

Может быть, это последнее, что им от меня потребуется. Последняя защита, которую я могу им предоставить. Возможно, они никогда этого не поймут, и я не могу оставить запись того, почему это делаю… но я должна верить, что они узнают и поймут.

Сэм… Сэму тяжело будет принять то, что в конце концов я бросила его. Я хотела бы, чтобы он знал: я делаю это только потому, что изо всех людей в мире могу доверить ему – и только ему – любить, защищать и растить наших драгоценных детей, которых мы оба так любим.

Но я не могу оставить его в незнании. Просто не могу. Поэтому включаю видеозапись на своем телефоне, делаю глубокий вдох и начинаю говорить. Я говорю ему о том, как сильно люблю его, как сильно его ценю, как сильно ему доверяю. Я говорю ему, чтобы он защищал наших детей. Я говорю ему, что вернусь, если смогу, а если не смогу, если на этот раз я потерплю неудачу… я делаю это ради всех нас.

Я не говорю ему, куда направляюсь, потому что просто не знаю.

Сохраняю запись, блокирую телефон и оставляю его на кофейном столике.

Потом покидаю дом. Выключаю встроенный GPS. Выезжаю из гаража на улицу и останавливаюсь, дабы убедиться, что дверь гаража закрылась. Пусть в доме сохранится тепло, уют и безопасность, насколько это возможно. Я жду, сидя в машине, работающей на холостом ходу.

Восемь часов утра, четверг. Я не знаю, как тот человек собирается связаться со мной, пока не слышу музыкальный звонок. Он доносится из «бардачка», и в моей голове сразу проносится миллион мыслей. «Он проник в мою машину, он мог оставить бомбу, он мог забраться к нам в дом…» Я проглатываю ярость и страх и открываю «бардачок». Там лежит маленький телефон, его экран мерцает. Я принимаю звонок.

– Привет, Джина, – произносит голос на другом конце линии. – Я прислал тебе карту, куда нужно ехать. Жду тебя завтра. Тогда мы и начнем.

Короткие, спокойные фразы, после которых он дает отбой. Номер заблокирован, позвонить по нему нельзя. Я проверяю телефон и нахожу текстовое сообщение со ссылкой, по которой открывается карта. Побережье Северной Каролины.

Он не сказал, чтобы я отправлялась прямо туда. Только то, что я должна быть там к завтрашнему дню. И я еду к Кец.

* * *

Доезжаю до хижины Хавьера. Дорога длинная, и к тому времени, как я паркуюсь у его ворот, рядом со взятой напрокат машиной, я пусть и не спокойна, но, по крайней мере, не кричу. Вижу Бута, лежащего на крыльце; он поднимается и смотрит на меня, вывалив язык. Бут знает меня, он знает, что я друг. Но я знаю, что он не мой пес и что может почувствовать, как изменилось мое поведение.

Бут гавкает, и Хавьер открывает входную дверь. В руке у него телефон, вид обеспокоенный и измотанный; он смотрит на меня так, словно я призрак, которого он нечаянно вызвал. Потом моргает и говорит:

– Заходи.

Бут понимает, что мне позволено войти, и вежливо сидит на крыльце, пока я открываю ворота и иду по дорожке. Я глажу его по теплой голове, но в ответ получаю лишь оценивающий взгляд, а не дружелюбное облизывание, и когда дверь закрываться за мною, он уже снова лежит на досках, сторожа дом.