Онлайн книга «И нас качают те же волны»
|
– Умерла, что ли? – В том же мае и умерла, царство ей небесное, – подтвердила Григорьевна. – Тут на Николая все свалилось, беда одна не ходит. – Бабские секреты… Бабские секреты с поисками пропавшего соседа мне вряд ли помогут. Если даже захочет она их раскрывать. Хотя… Если больше помочь некому… В каком доме она живет? – В сорок четвертом. Или в Центре детского творчества ищи, она там работает и чаще, чем дома, обретается. – Ну, спасибо вам, добрые люди! – сердечно поблагодарил участковый. – Да особо-то и не за что, – кивнул Федор. – Дед-то как? – Бегает… – Привет передавай. Что-то давно не встречал. – В село уехал, дочерей проведать. Спасибо, передам. – А насчет шинельки покумекай, – подмигнул дед. – Какой шинельки? – вскинулась Зинушка. – Что опять затеял, старый черт? – Молчать! – призвал к порядку супруг. – Бабам слова не давали! – И, глядя вслед удалявшемуся участковому, поинтересовался: – А с чего это ты его на Катьку навела? Она здесь с какого боку? – А пусть! – ответствовала супруга, беспечно махнув рукой. – Она мне уже второй год голубой крокус только обещает… Федор Игнатьевич покачал головой: – Только обещает, говоришь? Ну-ну! Я мстю, и мстя моя страшна? * * * Николай Чернов – высокий крепкий мужик лет пятидесяти с хорошим хвостиком, бывший шатен, а теперь наполовину поседевший, оказался дома. Участковый заметил, конечно, что открывший на его звонок калитку хозяин непроизвольно скорчил гримасу, но особого значения этому не придал: кто же радуется неожиданному визиту представителя закона! И сейчас, судя по сменившему недовольную гримасу скорбному выражению лица Николая, в голове его начался тяжкий мыслительный процесс: кого он обидел и насколько сильно, как давно это случилось, и сознаваться сразу или погодить пока. Чтобы не нагнетать напряжения, Салимгареев сразу сообщил о цели своего визита. Хозяин слегка отмяк, пригласил в дом. Некая доля напряжения все же в воздухе витала довольно долго. Серые глаза Николая, кажущиеся маленькими из-за нависших мясистых век, все косились в сторону, но изредка вскидывались на незваного гостя, и Азамат слегка ежился: как бы дыру сквозную в нем не пробуравили! Вид у хозяина был запущенный: треники с пузырями на коленях, грязноватая футболка, явственно сквозило амбре немытости, даже седина выглядела неряшливо: не благородные седины, а какая-то клокастая пегость. И в доме вроде бы убрано, полы вымыты, половики чистые, а запах пыли ощущается, воздух спертый. У Азамата жена – чистюля, помешана на влажной уборке и проветривании, а в этом доме тяжело дышалось. В общем-то, Николай мало что добавил к тому, что рассказал Федор Игнатьевич. Да, уехал Серега не попрощавшись и не оставив ключи от дома и калитки, как было у них заведено годами. Хотя об отъезде его знали все: билет был куплен заранее, на 30 апреля, сразу после праздников ему надо было на работу выходить. То, что не попрощался – ладно, можно еще понять: как раз в этот день у супругов случился скандал, Николай… как бы это сказать…кхм – кхм… – Рукам волю дали? – Да… именно так… волю дал… Жена собрала вещички и ушла к дочери (это она так сказала, а на самом деле – хахаль у нее). «Вот откуда эта запущенность, – отметил Азамат. – Мужик без женщины сирота». Серега, скорее всего, слышал громкие супружеские разборки и решил не мозолить глаза. Но вот почему ключи не оставил? Все эти годы Николай приглядывал за домом в отсутствие хозяина. – Вы дружили? – Дружили?! Хозяин встал, вышел в соседнюю комнату, вернулся с фотоальбомом в руках. Тяжело опустился на стул, бережно вытер рукой невидимую пыль, раскрыл альбом. – Вот, это мы с Серегой, когда они в первый раз с матерью сюда приехали к бабке. Два пацаненка, лет по пяти – шести, сидели на крыльце. Оба светленькие, примерно одного роста, но один – крепыш, здоровячок, загорелый, с лукавой и дерзкой мордахой, а другой – стебелек, бледное дитя Севера, засмущавшийся перед объективом. Со страницы на страницу взрослели и менялись мальчишки: волосы у них стали одного цвета, по интенсивности загара их было уже не отличить, да и роста они были одного. И все же на всех снимках один так и оставался дерзким оторвой, атаманом, а другой – не ботаником, нет, но – ведомым, у которого амплуа по жизни – роль второго плана. Мальчишки на рыбалке, в парке на карусели, за праздничным столом… Но все фотографии были сезонными, только лето было запечатлено на них. – А кто фотографировал? – Мать Серого, друзья… – Вы в компании верховодили? – Было дело… Бабка Сереги – баба Лиза – говорила, на меня показывая: этот всегда будет зачинщиком, а Сереже всегда придется отдуваться за Колькины каверзы. – Так и было? – Чаще всего. Хотя рохлей Серый не был, мог и за себя, и за меня постоять, если обстоятельства требовали. Но не любил разборок и драк. У нас кликухи были – Колька Черный и Серега Белый, и мы были в авторитете. Участковый отметил, как подрагивают руки хозяина, листавшие страницы альбома, как сел голос. – А на снимках у вас, вроде б, волосы одного цвета. – Да не по волосам. Я – Чернов, он – Бельцов… – Надо же, как совпало… – Да разве только это совпало! У нас с ним много чего в жизни совпало! Мы были братьями! «Сиамские близнецы», вспомнил участковый. Голос Николая сорвался. – Ну что уж вы так! Почему – были? Может, найдется ваш брат, в нашей жизни всякое случается. Глаза Николая опять превратились в буравчики. – Ты сам-то в это веришь, лейтенант? – Раньше надо было тревогу бить, Николай Павлович! Чернов сглотнул спазм: – Я знаю… – Мне нужна фотография взрослого Сергея, из самых последних. – Взрослыми-то мы почти и не снимались, пропал интерес. Да вот, только она коллективная и мелкие мы здесь все. – Ничего, увеличим. Что за застолье? – Жене моей день рождения отмечали. – А рост, вес, особые приметы какие-нибудь были у него? – Рост почти как у меня, на три сантиметра меньше, сто восемьдесят два, значит. Вес примерно такой же, восемьдесят шесть, плюс – минус. Особые приметы… На левом виске шрам приметный – пацаны бутылками кидались, а осколок, разумеется, в Серегу влетел! – Почему «разумеется»? Невезучий был? – Еще какой невезучий… Горькая ухмылка мелькнула на лице Николая. |