Онлайн книга «Знатная полонянка»
|
Гордячка? Это он подумал о знахарке? Припав к шее Рыси – так звали кобылу, на которой Любомир мчался к Мёртвому ручью, – он стыдливо качнул головой, будто кто-то мог подслушать его мысли. Едет человека об одолжении просить, а сам худое думает! Да и она может оказаться доброй чародейкой, совсем по-детски подумал он. Сын Астаха ошибся. Стоило ему только заикнуться о том, что князю Всеволоду, похоже, недолго жить осталось, и что арамейский врач от него отступился, как она просто сказала: – Погодь пока, я медлить не стану. И верно, собиралась Прозора недолго. Налила Любомиру молока с душистым, ещё теплым хлебом и ушла за печку. Там переодевалась, чем-то гремела и шуршала. Когда вышла к нему собранная, юноша обомлел: опять она была другой, неузнаваемой. Величавая, красивая поздней, но пышной женской красой, коей хотелось поклониться, в бархатной ферязи и украшенной жемчугом кике, Прозора выглядела королевой. Глаза Любомира разве что на лоб не полезли. – Ты… замужем? – выдавил он. – А то, мнится тебе, никто бы меня за себя не взял? – без улыбки спросила она. – Я так не думаю, – смешался юноша. – Просто… ты, видать, красавицей была? – Да уж не дурнушка какая!.. А что касаемо мужа, так я с ним церковью венчанная. – Он… жив? – Жив, раз я не вдова. Только его ноне со мной нет… Чего тебе о том знать! Прозора потуже завязала тесемки украшенной бисером сумы и кивнула. – Едем али нет? – Наперед меня сядешь? Сзади? – Сзади. Стану за твой ремень держаться. А ну как упаду? Она усмехнулась, и Любомир подумал, что, доведись ей на коня садиться, чтобы скакать по своей нужде, она и в седле не хуже любого дружинника усидит. В опочивальне князя юный дружинник Сметюха по одному знаку Прозоры пошёл прочь, а конюший Лоза отчего-то застыл соляным столбом. Любомир рассказывал потом своим домочадцам: "Лоза-то рот раззявил, а глаза – будто у нашего быка Ровки, когда его лозиной ожжешь… Наконец опамятел и говорит: "Софья, ты жива?" Может, в лике знахарки святую углядел?" И уже домыслил по своему разумению: морок на Лозу наслала Прозора, морок! Между тем знахарка, не отвечая на вопрос конюшего, заметила ему: – Ты пока останься, может, князя перевернуть придётся. Но Лоза всё не мог успокоиться. – Сонюшка, почему доселе не объявлялась? Никто допрежь сего дня тебя не видывал… – Хотела, чтобы ты думал, будто я с ребятишками в избе сгорела. Лучше бы так и случилось… Бог распорядился иначе. Да и захотел бы ты меня зреть, погаными оскверненную? – Христос с тобой! – Лоза размашисто перекрестился. – Венчали-то нас на радость и на горе. Любо мне с тобой было в радости, нешто бросил бы тебя в горе? – Мне жалость не нужна… Да и не об нас речь. Твоего любимца сперва выходить надо. – Так ты – знахарка? Или так пришла, подсобить? – Когда это я бралась за работу, коей не знала? – нахмурилась женщина. – Прости, что усомнился. Кто же научил тебя? – Монах Агапит, святой человек. Тот, что душой болел за русский народ, чьё здоровье либо от врача-иноземца зависит, либо от знахаря-шарлатана. Большой знаток трав, наговоров целебных. Молитв чудодейственных. Два года я в землянке, подле его скита прожила. Сначала он меня с того света вытащил, а потом жить научил. И поняла я, что моя жизнь должна на облегчение людских страданий направляться, потому многие врачебные тайны постигла… – Арсений вознегодует. – Ваш арамейский врач-то? – Он самый. Ох, суров! – Ты его боишься? – Ещё чего! – Тогда помоги. Прозора стала осматривать князя. Но не так, как арамеин, выстукивая да выслушивая, а только вела рукой над неподвижным телом. По её знаку Лоза приподнял нательную рубаху князя. – Рана почти затянулась, – чуть слышно пробормотала знахарка. – Что же тогда мешает ему справиться с горячкой? Оставь меня с князем наедине. – Но я… – начал было Лоза. – Изыди! – повысила голос Прозора. Конюший повиновался, неслышно прикрыв за собой дверь. Если бы кто-то заглянул в опочивальню князя спустя некоторое время, то увидел бы в ней странную картину. Сидя на постели Всеволода, не очень молодая, но по-прежнему красивая женщина разговаривала… с бесчувственным больным! – Умереть надумал! – пеняла она ему. – Пусть, значит, Настасья век в неволе мается? А Лебедянь под нехристей пойдёт? Прозора не была уверена в том, что Анастасия именно мается. Накануне ей приснился вещий сон, а проснувшись, она ещё и погадала на исчезнувшую княгиню, и выходило, что жена князя счастливо живет с каким-то «мунгалом». Он не был страшен так же, как большинство из них. Не так желтолиц и узкоглаз, но это был чужой! И что странно, лицо у Анастасии было не покорное, не жалкое – уж она-то знала, как могут сломать человека эти нехристи! – а гордое лицо любящей женщины. Глаза её горели, как два изумруда, когда она смотрела на мунгала… Но знахарка продолжала: – Нехристям поганым уступил. Какой же ты ратник после этого? И что твоя дружина о тебе скажет? Слаб князь Всеволод духом. Слаб! Раненый беспокойно шевельнулся. – Али совесть ещё не заспал? Ишь чего удумал – смерти отдаваться! Договорить она не успела. Дверь в опочивальню отворилась, и на пороге возник высокий худощавый мужчина в феске и строгом длинном кафтане синего цвета с серебряными пуговицами. Нижняя часть его лица как бы пряталась в черных усах и бороде, желтые глаза горели неистовым огнем. – Кто ты, женщина? – видно, едва сдерживаясь, чтобы не обрушить на неё всю силу своего гнева, спросил он. – Будь здрав, арамеин, – нарочито радушно сказала Прозора. – Али в ваших краях не принято незнакомых людей приветствовать? – Кто ты? – повторил он, не понимая причин её уверенности и полного отсутствия почтения, которое эти невежественные росы обычно испытывали при его виде. – Не знаю, как будет по-вашему, а по-нашему – лекарь, – весело пояснила она. – Женщина – лекарь? Не бывает. – Почему?.. А, впрочем, я и есть небывалая женщина. – Что ты делаешь здесь, у постели умирающего князя? – Про умирающего сказал ты. А по мне, так он ещё маленько поживёт! – Уж не ты ли вернешь князю жизненную энергию, которая истекла через его рану? Великий Ибн Сина говорил… – Великий Ибн Сина говорил, – довольно невежливо перебила его она, что нельзя вылечить тело человека, если больна его душа! |