Онлайн книга «Звёздный наследник»
|
— Ну, Дэн! — Лотта отсмеялась и ласково заглянула мне в глаза. — Ты еще не забыл меня? Я скучала… Я деланно-изумленно округлил глаза: — Ты? Да неужели? — Правда! Не смейся. Я за тобой все это время следила… Все время, что мы не виделись. Читала твои статьи. — Она помолчала и вдруг стала совсем серьезной. — Я тревожусь за тебя, Дэн. Мне кажется, у тебя неприятности. Последние несколько месяцев. По твоим публикациям видно. И выглядишь ты не очень, усталый какой-то. Что с тобой? Меня тронул этот милый переход от бурной радости к заботе о ближнем. Шарлотта нисколько не изменилась — была все так же непосредственна, подвижна и мила, все так же непредсказуема и забавна. Но упоминание о неприятностях снова опрокинуло на меня усталость последних недель, и мне вдруг захотелось выпить с такой силой, что я откинул от себя даже тень каких-либо претензий к своему Дэнни-дураку. — Долго рассказывать, дорогая, — беспечно ответил я Лотте, понизил голос до интимной хрипотцы — она любила это! — и привлек к себе. Она обвила голыми руками мою шею. Ее пухлые губы оказались напротив моих, каштановая челка ласково защекотала мое лицо, глаза превратились в бездонные туманно-бирюзовые озера. Я обнял ее крепче, она задохнулась: — Дэн… Наш первый после годовой разлуки поцелуй был долгим. Был сладким. Был страстным. Любовным… Но Дэнни-дурак внутри меня уже распрямил спину и разинул свою бездонную пасть во всю ширь. — Пойдем, посидим где-нибудь, отметим нашу встречу, — прошептал я в маленькое розовое ушко сакраментальную фразу моего двойника, он любил вот такие банальные идиотские обороты. — Пойдем, — радостно, доверчиво и тихо ответила она. И мы пошли. А мой Дэнни — дурак, алкоголик и злой колдун — стоял уже в полный рост и с наглой победной ухмылкой прихлопывал в ладоши. Надо сказать, что хоть я и гуманитарий, меня в свое время очень интересовали разные математические термины. Вот, например, «дискретная функция». Звучит очень загадочно. «Дискретная» — значит «разрывная». Тянется линия на листе бумаги, тянется, и вдруг — хоп! — оборвалась! Потом дальше — еще раз. И еще. И получается, что это и не линия уже вовсе, а так — какая-то каша из черточек… Так же обстоит дело и с памятью Дэниела Рочерса, когда Дэнни-дурак вступает в свои права. Функционирует она по законам дискретной функции. Иными словами — «здесь помню, а здесь не помню». Я очень хорошо помню, как мы с Лоттой не спеша дошли до нашей журналистской гостиницы. Помню, как Лотта весело щебетала всю дорогу до бара и не отпускала мою руку со своей талии, а я чувствовал шальные токи, пронизывающие ее изумительную фигурку, и сам начинал заводиться раньше времени, и от этого иногда спотыкался на идеально ровной мостовой. Помню, как мы уселись за маленький столик в уютном уголке ресторанного бара, как официантка-аборигенка — три глаза, четыре руки и запах мочевины от аляповатого цветка в нагрудном кармашке передника — поставила перед нами блюда с закусками и три бутылки настоящего бренди. Землян в нашей гостинице кормили исключительно земными блюдами и поили земными напитками. И еще помню, как Лотта бросила на меня испуганный взгляд, когда пред светлыми очами Дэнни-дурака предстали вожделенные бутылки. «Пузыри», как он их называл. — Дэн, — осторожно спросила меня Лотта, — ты уверен, что мы сумеем справиться? — И кивнула на маленький отряд «пузырей». Только в этот момент я сообразил, что Лотта так и не успела познакомиться с Дэнни-дураком, наш с ней роман был счастливым, он не омрачался появлением на сцене ни Молодого Имбецила, ни моего порочного двойника. Что я должен был ей ответить? — Ты моя любимая женщина, Лоттик… — сказал я, потянулся к ней через стол, взял ее руку в свою и поцеловал в запястье. — Я так рад, что ты нашла меня… Ее лицо залилось легким пунцовым румянцем от удовольствия, она опустила голову, закрылась каштановой челкой и прижала мою руку к своей щеке. Я задумчиво-печально вздохнул над ней, как над спящим ребенком. Когда я начинал так разговаривать с Лоттой, она забывала обо всем. Когда-то мы не раз воспроизводили подобную мизансцену — там, на Земле, в Центральном мегаполисе, в маленьком кафе, в двух шагах от моего мотеля, где я постоянно снимал номер… Я вдруг задумался: шутил я или говорил серьезно? Я заглянул в себя, обойдя взглядом развалившегося в ожидании начала застолья Дэнни, и признал, что за последний год не было у меня в жизни ничего — ни приятных встреч, ни ярких событий, ни любви, ни даже настоящей борьбы — ничего абсолютно не было. Дэниел Рочерс жил, как спал, а когда засыпал — как будто умирал, сны мне в последнее время не снились. Но когда у меня была Лотта, все было иначе: я жил, я помню. И теперь вот она появилась снова, появилась всего несколько минут назад, и… «Я на тебя гляжу — не нагляжусь, боюсь, что ты исчезнешь, как виденье!» — выдал недюжинное знание моих юношеских поэтических экспериментов Дэнни-дурак и цинично загоготал. Меня как будто плеткой ударили. Мои стихи! Единственные стихи, которые я не предал огню за бездарность, потому что чем-то они были мне дороги. Не помню чем, но были! И этот дебил смеет!.. Я проклял памятливость своего внутреннего дикаря, а потом раздосадованно заорал: «Заткнись, придурок!» «Наливай давай, лирик! Не медли, — не смутился Дэнни. И решил на всякий случай немножко меня стимулировать. — Я тебе за это через часик все твои желания начну исполнять, понял? Ну как, годится?» «Иди ты…» — деланно-вяло отреагировал я, а сам испугался. Если Дэнни сегодня настроен исполнять мои желания, то этот колдун исполнит — точно. Как загадаешь, так и исполнит. Обязательно. Какие бы они не были. И это чревато. Но… Я посмотрел на троицу «пузырей», деликатно отнял свою руку у Лотты и решительно сорвал с ближайшей бутылки пробочную жестянку. И пошло-поехало. Я с наслаждением впивался зубами в сочный бифштекс и подливал Лотте бренди. Я рассазывал ей что-то смешное, вставал, обходил стол и у всех на глазах целовал ее в губы. Она отмахивалась от меня, а я вливал в глотку неугомонному Дэнни еще стакан и хватал ее за руку и тянул из-за стола — танцевать. Она затихала у меня в руках под медленную слезоточивую мелодию, а я был нежен и внимателен, предупредителен и галантен, остроумен и смешлив. Я ухаживал за ней так, как по разным идиотским соображениям не позволял себе делать этого год назад, я снова и снова объяснял ей, что такое для мужчины любимая женщина, она хохотала и рвалась из моих объятий, а я не отпускал ее руки из своей и все подливал бренди — ей и себе, себе и ей — и все дальше и дальше уводил за собой в ту страну беспечного, бесшабашного и губительного веселья, которую так хорошо знал Дэнни-дурак. Лотта пила испуганно, как всегда, но ее страх никак не сказывался на подносимых мною дозах. И поэтому она через некоторое время здорово захмелела и зачирикала, милая птичка, и закачала каштановой челкой — озорно, задорно, сексуально. Так, как это могла делать только она. |