Книга Обретённое наследство, страница 67 – Лариса Шкатула

– Наверное, у него болит животик, – говорила Мари, когда они ненадолго останавливались и девушка укачивала малыша, прижимая его к себе.

Едва ребенок забывался сном, она перебиралась к Соне на козлы. Что поделаешь, у нее было два человека, заботиться о которых она считала необходимым в равной степени: Николо и ее сиятельство.

– Вот и до жилья мы почти добрались. Осталось не больше половины лье, а значит, кладбище тоже должно быть поблизости. И мне кажется, именно эта дорога к нему ведет, – сказала Мари, указывая кнутом на дорогу, ведущую влево от основной.

Соня не стала с ней спорить. Дорога не могла вести в никуда, а раз так, они и в самом деле приедут если не к кладбищу, так к какому‑нибудь маленькому селу, где им удастся хоть немного передохнуть.

Чутье и в самом деле Мари не обмануло. Небольшая объездная дорога привела их к деревенскому кладбищу. У края его виднелась то ли сторожка, то ли амбар – ветхое каменное строение с покосившейся крышей. Всего в нескольких шагах от него располагались могилы.

Карету остановили, и Мари подошла к повозке, в которой лежало тело Жана. Она спокойно достала документы из дорожного камзола врача и взятые в дорогу деньги.

Всего час‑другой назад он был живой и веселый, их товарищ, с которым они еще долго могли быть рядом, и вот он уже перестал быть живым человеком, а называется таким страшными холодным словом: мертвец. Труп!

Соня молча взяла документы и деньги из рук Мари, и обе женщины пошли к домишку, из которого доносился стук молотка.

Они заглянули внутрь. Какой‑то мужчина сидел возле подслеповатого оконца перед куском серого ноздреватого камня и выбивал на нем аккуратные буковки.

– Здравствуйте! – по‑испански крикнула ему Соня.

– Здравствуйте, – медленно отозвался тот.

– Вы здесь один?

– Пока один. К вечеру придет сторож, а я уйду.

– На нас напали разбойники, – сказала Соня, потому что не могла сообразить, как еще завязать разговор. Трудно общаться с человеком, который занимается своими делами и не обращает ни на кого внимания.

Но мужчина от своего дела оторвался.

– Поезжайте вперед, до деревни, – сказал он. – Во втором доме от дороги живет староста. Он вам поможет.

– Но нам могли бы помочь и вы.

Он удивился и уставился на Соню небольшими, будто выцветшими голубыми глазами:

– Помочь? Вряд ли.

– У нас погиб товарищ. Мы торопимся и не можем его возить с собой, понимаешь? – вступила в разговор Мари. – Надо его похоронить.

– Во втором доме от дороги… – начал было тот.

– Десять реалов, – сказала Соня.

Он уставился на камень и машинально стряхнул каменные крошки со штанов, но ничего не сказал.

– Пятьдесят реалов.

Во взгляде камнерезчика появился интерес.

– Вы хотите поставить на могилу надгробие?

Соня переглянулась с Мари. Та вначале пожала плечами, но потом, подумав, кивнула. И опять заговорила с мужчиной:

– Послушай, парень, нам надо спешить. А памятник ты, наверное, будешь делать не один день. Предлагаешь нам ждать?

«Парень», которому на вид было не меньше сорока, разулыбался:

– Не надо ждать. Надгробие уже готово.

Он медленно поднялся, поводя уставшей спиной, и махнул рукой, чтобы женщины следовали за ним.

– Вот оно. – Камнерезчик кивнул на надгробную плиту из черного мрамора.

– Но на ней другое имя, – изумилась Соня.

– Пустяки. Я поработаю совсем немного, и здесь появится то имя, какое вам нужно.

– Но потом, когда мы уедем, вы не уберете его, чтобы продать снова?

– Сеньора, в чем вы меня подозреваете?! – Камнерезчик нахмурил брови и устремил на Соню осуждающий взгляд. – На мне, каюсь, немало грехов, но чтобы грабить мертвых…

– А это надгробие… оно чье?

– Теперь, выходит, ничье, потому что тот, кто его заказал, через день был и сам убит. Но поскольку со мной он так и не расплатился, то надгробие осталось в моей собственности… Да вы знаете, сколько стоит черный мрамор? На него я мог бы купить целого коня… Ну, или не коня, а что‑нибудь нужное в хозяйстве. Такое, чтобы жена от радости не знала, куда меня посадить… Между прочим, он достался мне от прежнего резчика, и когда он умер, пришлось заплатить его вдове…

– Пойдемте со мной, – сказала Соня.

Мари во время переговоров княжны благоразумно помалкивала, удивляясь про себя напору, с каким ее госпожа – не так уж, оказывается, она и беспомощна – умеет разговаривать с простым людом. По крайней мере успешно учится.

Наверное, резчик недоумевал, для чего его ведут за собой, но благоразумно помалкивал.

– Если вы выбьете на этом мраморе нужное имя, а потом поможете нам похоронить погибшего товарища, я отдам вам вот эту повозку вместе с лошадью.

Она подошла и положила руку на борт повозки, чтобы тот мог оценить.

– Что вы сказали? С лошадью?! О Пресвятая Дева Мария, неужели я не ослышался?

Нетерпеливо оглянувшись и не встретив во взгляде Сони осуждения, резчик осмотрел всех трех лошадей.

– Можно, я возьму вот эту?

– Можно, – кивнула она, потому что в лошадях совершенно не разбиралась. И потому ей было все равно. Главное, чтобы оставшиеся две лошади довезли их до Дежансона. Или хотя бы до границы Франции.

– Тогда я побегу. – Он и вправду припустил обратно к своей мастерской, говоря на ходу: – Как я понял, вы торопитесь. Прекрасная сеньора не успеет и глазом моргнуть, как все будет готово…

Когда Соня и Мари вошли следом, резчик, не выпуская из рук своего инструмента, протянул Соне небольшую щепочку:

– Напишите здесь имя усопшего.

Она написала крупными буквами: «Жан де Вассе‑Шастейль».

Но тот, лишь взглянул на надпись, с сожалением отложил свой инструмент.

– Этого я написать не могу.

– Но почему? – не поняла Соня.

– Потому. Обычное имя, без всяких аристократических приставок, я могу выбить. Мало ли как умер простой парень Жан. И совсем иное дело, если это человек благородный. А вдруг меня станет расспрашивать полиция, как он погиб? И что я скажу?

– В самом деле, а я об этом не подумала, – медленно протянула Соня.

Зачеркнула «де» и «Вассе». Осталось «Жан Шастейль». Видно, приставка, о которой ее друг беспокоился, даже по смерти не хотела возвращаться на свое законное, как думал ее владелец, место.

– Это совсем другое дело, – повеселел резчик.

Вообще на его изможденном лице, должно быть, не часто появлялась довольная улыбка. Так что теперешняя скорее напоминала болезненную гримасу. Грамотный человек на таком месте…