Онлайн книга «Угрюм-река»
|
– Ой, обожгу! Ой, обожгу! – с разжигающим хохотом стонала баба, вся извиваясь и взлягивая к потолку в красных чулках ногами. Свист, гам. Гоп-гоп, гоп-гоп! И в кабак ввалилась Филькина ватага. – Целовальник! Сила Митрич... Вина! – Капусты! Квасу! – Шаньпань-ска-ва-а-а!! Возле буфетной стойки невпроворот толпа. Звякают о стойку рубли, полтины, золотые пятирублевки, шуршат выбрасываемые с форсом бумажные деньги. Целовальник широкой рукой-лопатой то и дело, как сор, сгребает деньги в выручку. Сдачи не дает, да сдачи никто и не просит. Хлещут водку, коньяк, вино жадно, с прихлюпкой в горле, как угоревшие от жажды. Филька с ватагой, работая локтями, едва протискался к кабатчику: – Сила Митрич!.. Бочонок водки... На всю братию. Да оторвись моя башка с плеч! Во! Становь прямо на пол посередь избы... Гей, людишки! Налетай – подешевело!.. Запыхавшийся шарообразный Тузик в золотых цепочках, в перстнях подкатился к целовальнику: – Сила Митрич, на пару слов. Вот тебе бумажник... В нем восемь тысяч сто. Проверь. – Верю, Исай Ермилыч, верю, родной. – Сохрани... При народе отдаю... – И безносый Тузик передал целовальнику пухлый из свиной кожи бумажник. – А нам, понимаешь, в номерок винишка, закусочек, сладостей разных шоколадных. А-а... Филя, друг! И ты здесь?.. А я со Стешкой... Вот краля! Прямо слюна кипит... – Он сплюнул, отер искривленный рот рукавом шелковой рубахи. Его безобразное лицо было гнусно своей похотью. А ватага Фильки уселась на пол вкруг бочонка и заорала песни. Голова ль ты моя-а у-да-а-ла-ая... Долго ль буду носить я тебя-а-а... — заунывно горланила ватага Фильки Шкворня проголосную, старинную. Сам Филька, скосоротившись и захватив бороду рукой, поводил широкими плечами, тоже подпевал шершавым басом, тряс башкой и плакал. По углам, развалившись на полу, обнимались очумевшие от водки мужики и бабы. Ловкие воровские руки баб успевали до порошинки очищать карманы золотоискателей. В лампах выгорал керосин. Темнело. В дверь просунулась с улицы усатая морда урядника, обнюхала воздух, посверлила глазами вспотевшего, измученного целовальника, сбившихся с ног половых и пропала. Чарки ходили по ватаге. Бочонок усыхал. Аль могила-а, землица-а-а сырая-а-а... Принакроет, бродягу, меня-а-а... — надрывно пела ватага, хватая за ноги пробегавших баб и девок. Филька плакал и бормотал: – Людишки-комаришки... Миленькие вы мои... Люблю людишек! – Господа гости! – закричал целовальник и, тяжело водрузившись на стойке, зазвонил в звонок. – Третий час ночи!.. Велено закрывать... Полиция была... Дозвольте расходиться. Ну, живо, живо, живо!! Пятеро здоровенных половых, специально нанятых целовальником на дни гулянки, выталкивали, вышвыривали в дверь, за ноги волочили спящих по захарканному, улитому вином и кровью полу. Вышвырнут был и Филька Шкворень. Помещение очистилось. Убитых, слава Богу, не было. Целовальник обернулся лицом к образу, покивал благочестивой головой, трижды набожно перекрестился. Дал половым по пятерке и по бутылке пива. – Завтра с утра, ребята, – сказал он им. Половые – местные парни в белых фартуках, – побрякивая полными серебра карманами, ушли. Двое услужающих мальчишек и старая кривая судомойка мели пол, убирали побитую посуду и бутылки, все стаскивая в кухню. Из чулана слышался визгучий хохот пьяной Стеши и грубая гугня безносого. Наконец все стихло. Только за стенами кабака ревела в сотни глоток страшная пьяная ночь. Из-под пола легонько постучали. Целовальник, проверяя выручку и бормоча: «Две тыщи восемьсот девяносто семь, две тыщи девятьсот», – в ответ трижды в пол пристукнул каблуком: «Сейчас, мол... слышу». В чуланчике тихо. Целовальник, швыряя сотенные вправо, а золотые – в жестянку из-под монпансье, продолжал считать выручку. Затем вытащил из-за пазухи бумажник безносого, заглянул в него, скользом мазнул взглядом по иконе, вздохнул, снова сунул бумажник за пазуху и на цыпочках – к чуланчику. Целовальник стал смотреть сквозь щель в чуланчик. А дверь по лбу его: хлоп! – Ты тут чего? – А я, Исай Ермилыч... Этово... как его... – завилял елейным голосочком целовальник. – Проведать, не созоровала ль чего с вами Стешка... Кто ее знает?.. Опаска не вредит. А я за своих гостей в ответе быть должон... Хи-хи-хи!.. – Вот она какая антиресная. Подивись... – распахнул дверь безносый. На кровати разметалась в крепком сне полуобнаженная Стеша. – Прямо белорыбица-с... Исай Ермилыч... – причмокнул целовальник. – А я ухожу к куму, к мельнику. – Знаю-с, знаю-с... Не опасно ли? Ночь, скандалы-с, Исай Ермилыч. – Черта с два! – И безносый, как железными клещами, стиснул двумя пальцами плечо целовальника. – Ой! Ой!.. – закрутился тот, от боли присел чуть не до полу. – Ну и силка же у вас... Не угодно ль на дорожку выпить?.. – Нет. – А почему же? Вот вишневочка... – Нет. – В таком разе извольте деньги получить... – Давай, брат, давай, Сила Митрич. – Пожалуйте-с к выручке, Исай Ермилыч. Бумажничек ваш там-с... В длинной поддевке безносый грузно водрузился по эту сторону кабацкой стойки, против выручки. Целовальник, открыв выручку, шарил глазами, как бы отыскивая затерявшийся бумажник. – Сколько я тебе должен за гульбу? Лик целовальника вдруг весь изменился, судорога прокатилась по спине. Жестким и жестоким голосом сказал: – Как-нибудь сочтемся, – и крепко нажал под выручкой рычаг. Под ногами безносого Тузика мгновенно разверзся люк, на котором он стоял, и Тузик грузно провалился под пол. Он поймал в полумрачном подземелье мутный свет фонаря и глухой, гукающий голос: – С праздничком, Исайка-черт! Безносый, весь взъярившись и похолодев, привстал по-медвежьи на дыбы и мертвой хваткой вцепился кому-то в глотку. Но обух топора сразу раздробил бродяге голову... К ногам догола раздетого трепещущего трупа быстро привязали тяжелый камень. – Отворяй! – гукнул темный голос. И труп был вытолкнут чрез потайной проруб в стене прямо в волны Большого Потока. У целовальника тряслись руки, звякали в ушах червонцы, зубы колотили дробь. В дверь с улицы крепко постучали. Влез пьяный Филька Шкворень. – Тузик здеся? Ах, ушел? И деньги взял? – Ну да... Без всякого сомнения... – А меня били, понимаешь... Грабили... Только я и сам с усам! – Филька выхватил из-за пазухи окровавленный нож и погрозился улице. |