Книга Павел Чжан и прочие речные твари, страница 71 – Вера Богданова

Однажды Павел и Хун Янлин пошли в большой ресторан через дорогу от парка. Ресторан был дорогой, но именно в нем Хун Янлин задумал угостить Павла грудинкой «Хуншао». Павел не протестовал: других планов и способов потратить деньги у него не было.

– Лучшая, самая лучшая в городе! Сам председатель Мао не нашел бы вкуснее, – пел Хун Янлин в предвкушении, распахивая перед Павлом дверь.

Глаза его масляно блестели, а ноздри трепетали, вылавливая запахи из отфильтрованного вентиляцией воздуха. Сели они в углу гулкого зала, за круглый стол на десять человек. В отдалении группа туристов без особого аппетита ковыряла что-то на тарелках, больше посетителей не было.

Павел не был гурманом и в принципе рассматривал еду как способ поддержания жизнедеятельности организма, но Хун Янлин сумел заинтриговать даже его. Минут через пятнадцать грудинку принесли. На вид ничего особенного, нарезанное мясо с бурой подливой, а попробовать Павел не успел. Только он вытащил палочки, как у стола невесть откуда возник мальчишка лет восьми. Не уличный, опрятно одетый, но и непохожий на светлокожих туристов, он встал рядом с Павлом и почему-то принялся орать, хотя глаза его оставались сухими, а взгляд их цепко оценивал всё, что лежало на столе. Павел закрутил головой, выискивая родителей, – может, кто-то из персонала привел ребенка на работу? Но подошедший официант и знать не знал, откуда взялось такое чудо.

Снаружи, у входа в ресторан, стояла женщина. Родительница мальчишки, решил Павел, уловив сходство их лиц. Скрестив руки на груди, она смотрела на них через два стекла – очков и входной двери, а может, читала что-то, забыв про сына. Мальчишка продолжал орать. Хун Янлин перестал есть и внимательно следил за происходящим, но ничего не делал.

Шваль представила со сладким содроганием, как ухватит поганца за шиворот и бросит на пол, чтобы мальчишка заревел уже по-настоящему, чтобы мамаша подошла и тоже получила, давай же, зайди в ресторан, давай… Горло сдавило, ладони вспотели, и Павел повернулся, потянулся к пацаненку. Заметив это, Хун Янлин тронул его за локоть и качнул головой.

– Нельзя, ты что. Подожди, – сказал он и вышел из ресторана.

Через стеклянную дверь было видно, как он что-то спокойно объясняет женщине. Не желая слушать, та вопила и яростно жестикулировала. Тем временем мальчишка воспользовался отсутствием Хун Янлина и забрался к нему в тарелку. Перещупав все ломтики мяса, он подцепил тот, что посочнее, и отправил себе в рот. Затем блестящими от мясного сока пальцами ухватил очки Янлина за стекло, меж тем посматривая на Павла.

Павел старался дышать ровно и не наделать глупостей. Почему нельзя было просто взять мальчишку за шиворот и вытолкать вон? Зачем терпеть? Официанты тоже не помогали, лишь следили за происходящим издалека, туристы снимали всё на дрон как забавное видео для соцсетей. Аппетит у Павла испортился окончательно, хотелось встать и попросту уйти, оставив дурной отзыв ресторану.

Переговоры Хун Янлина продолжались. Он указал на Павла, на себя, затем махнул рукой в сторону офиса, откуда они пришли. Женщина притихла, подумала немного, после чего заглянула внутрь и отрывисто бросила: «Пошли отсюда!» Мальчишка тут же испарился, оставив очки Янлина на столе.

– Осторожно, он лазил руками к тебе в тарелку, – предупредил Павел Хун Янлина, когда тот вернулся, сияя, как начищенный поднос. – Что ты сказал ей?

Хун Янлин повязал на шею салфетку и, наплевав на предостережение, затолкал в рот кусок грудинки. Неспешно прожевал его, смакуя.

– Что мы работаем в «Диюй», – наконец ответил.

Как оказалось, мелкий поганец и его мать только и ждали, что Павел выйдет из себя и отвесит подзатыльник. Тогда мальчишка бы упал, истошно закричал, мать ворвалась и стала бы грозить судом.

– Они же всё на видео снимают, – сказал Хун Янлин, уплетая мясо. – Штраф очень большой здесь, тысяч пятьсот юаней ты ей бы заплатил. Членовредительство, все дела. И поди докажи, что ты не виноват.

– Но то, что я из «Диюя», значит, меняет дело? – спросил Павел.

Хун Янлин пожал плечами:

– Обычно им этого хватает.

То был последний раз, когда Павел ходил в ресторан. По дороге из офиса он просто заезжал в круглосуточный магазинчик на углу, брал всегда одно и то же: лапшу, орехи, фрукты, чай, если тот закончился. Дома ужинал, листая новости из России, те, которые были ему доступны. Потом ложился спать, выключая лампу, но оставаясь в светлой комнате: за окном мигала голубым и розовым неоном вывеска аптеки.

Жизнь кружила всё по тому же одинокому московскому маршруту без начала и конца – работа-сон-работа. Добавилась боязнь темных улиц, все время чудилось, что кто-то идет следом, догоняет, заносит руку над плечом. Иногда свет в душевой кабине зеленел, мигал и выключался, и Павел стоял, намыленный, всматривался сквозь запотевшее стекло, а снаружи ожидал, покачиваясь, тощий силуэт. Его очертания зыбились, сливались с полумраком ванной комнаты, и было слышно бульканье. Хотя как Павел мог его услышать, когда сердце бахало, закладывало уши гулким плотным пульсом?

Один раз электричество отключили на всей улице. Лампа мигнула и погасла, квартира вдруг погрузилась во тьму. Вода в аквариумах стала черной, непроглядной, в доме смолкло всё, от холодильника до аэраторов. Снаружи тоже потемнело: ни фонаря, ни отблеска в окнах соседних домов. Секунд через тридцать свет вернулся, залил комнату, но стал холодным, казался неуютным и непривычным.

Город будто выталкивал Павла из себя, как водяная толща воздушный пузырь, и боль от этого была почти физической, до судорог в плечах и шее.

Еще Павлу начало казаться, что в Пекине всюду дети: они бегали на площадке перед домом, в игровых зонах в супермаркетах, гоняли на велосипедах по дорожкам, позировали родителям в парках, пока те делали сотни фотографий. Жизнь в Китае вращалась вокруг детей и для детей, и, как бы те себя ни вели, им всё сходило с рук.

– Ма, на, – сказал круглый маленький божок в красном костюмчике и протянул измазанную шоколадом ладошку матери.

Та бросилась ее вытирать, папа стоял рядом и пищал желтой резиновой игрушкой, а божок, улыбаясь, хитро глянул на Павла: мол, смотри, как я их выдрессировал, какой я молодец.

Павел в ответ не улыбнулся. Каждый раз, когда китайцы задабривали своих божков сладостями и игрушками, его будто били кулаком в живот, вышибая дух. Его, Павла, так же обнимали и любили. Но недолго. Почему? Если отец погиб, Павел хотел знать, как это произошло. Если отец вернулся в Китай, Павел хотел знать, почему он бросил их с матерью.

Ведь он их так любил, у него наверняка была веская причина.

В конце марта он выбрался посмотреть достопримечательности. День выдался ясный, над городом растянулось раскаленно-голубое небо, какое бывает в февральские морозы над Москвой. Ли Гоцзюнь взял на себя обязанности гида и, как Павел подозревал, сделал это не из любви к коллеге, а из нежелания проводить воскресенье дома, в компании жены и троих детей.