Книга Лето потерянных писем, страница 73 – Ханна Рейнольдс

– Не так уж это и сложно. А еще ты совсем не обычная девчонка.

– И он, безусловно и абсолютно объективно, очень привлекателен.

– Верно, – кивнула я. – Подтверждаю.

– Но я никогда не рассматривала возможность, что он мне понравится. Эван кажется неприступным, а еще есть Пранав.

– Да, но Пранав вообще-то занят.

– Мы с Эваном даже никогда не гуляли одни. А вдруг нам не о чем будет поговорить? Что, если мы возненавидим друг друга?

– Да не возненавидите вы друг друга. Погуляй! Узнай! Шонда Раймс верит в магию слова «да».

– А Опра говорит, что нормально говорить «нет».

– Ну, Опры вообще здесь нет.

– Как и…

– Иди! Поговори!

Джейн фыркнула.

– Говорит мне та еще болтушка.

– Слушай, что я советую, а не бери пример с меня.

– Я пойду на свидание с Эваном, если ты обсудишь с Ноем, действительно ли вы встречаетесь, потому что поцелуи и отношения совсем разные вещи.

– Жестко. – Я шумно вздохнула, а потом выпрямила плечи. – Я позвала Ноя сегодня на ланч. Может, возьму наконец быка за рога.

– Надеюсь, не в буквальном смысле.

– Нет, фу, конечно же нет!

В полдень я подъехала к «Золотым дверям». Когда я слезла с велосипеда и вытащила телефон, то увидела сообщение от Ноя: «Извини, папа утащил меня на разговор. Можешь подождать в гостиной, если хочешь. Я быстро».

Милое предложение, вот только я совсем не собиралась разгуливать в одиночестве по его дому. Я быстро набрала Ною сообщение «Буду в саду!», а потом побрела назад, отдав предпочтение не внушительной серой красоте, а природе.

Как и всегда, лужайка поразила меня буйной растительностью. Ее устилала изумрудно-зеленая трава, которую недавно подстригли, и ее запах смешался с ароматом цветов. Небо являло собой ослепительно яркий купол, а сквозь листья деревьев пробивалось солнце, отчего они сияли зеленым цветом. На ветках щебетали пташки, и я заметила, как от меня отпрыгнул кролик. Я словно оказалась в картине.

– А вот и ты, Эбигейл. Я надеялась, что мы скоро увидимся.

Посреди лужайки, у длинного стола, накрытого белой скатертью, стояла Хелен. На ней были розовые льняные брюки и белый свитер с длинным рукавом. На столе лежали розы, лилия, георгины, зеленые стебли и белая гипсофила.

– Подойди сюда.

Я кротко и робко шагнула навстречу, и мое внимание привлекли ее руки. Они дрожали, даже когда она ими не двигала, а ее кожа была морщинистой и обтягивала кости. Но движения Хелен оставались уверенными, пока она расставляла цветы: кружево королевы Анны, небольшие белые розы и крупные желтые. Она обрезала стебли и прикладывала их друг к другу, как художник, сравнивающий цветные мазки. Я замерла напротив нее.

– Очень красиво.

– Я веду занятия по составлению букетов. Они очень популярны. – Хелен взяла зеленое растение с коричневым стеблем и листьями овальной формы. – Ты знаешь, что это?

Я покачала головой.

– Мирт. Запах чудесный, а вкус ужасный.

Я смущенно топталась на месте. Она с намеком это сказала? Разумеется, нет. Надеясь внести свою лепту, я сказала:

– Оригинальное имя царицы Эсфирь было образовано от слова «мирт».

– Хм. – Хелен взяла ярко-розовый георгин в центре и добавила его к белому, внимательно посмотрела, а потом отложила. Она даже не взглянула на меня. – А что означает Эбигейл?

– Радость отца. Или источник радости.

– Она ведь была женой царя Давида? Красивая, как и Эсфирь. Талмуд называл их двумя самыми красивыми женщинами в мире из четырех.

Ладно. Это было очередное завуалированное оскорбление? Или комплимент? Или констатация факта? Она проверяла меня на знания о Талмуде? Мне нужно назвать остальных двух женщин? Я не могу.

– Елена тоже была красавицей. Спустила на воду тысячу кораблей.

Она изумленно воззрилась на меня, словно я сказала что-то не по сценарию.

– Да.

Нервничая, я сцепила руки в замок за спиной и попыталась придумать какой-нибудь крайне безобидный ответ.

– Твоя бабушка, – сказала Хелен, потом вздохнула и продолжила: – Впервые мы познакомились здесь, когда мне было восемнадцать, а ей – шестнадцать. Я не отрицаю, что у нее была тяжелая жизнь, но она вела себя очень обиженно, играла в бедную сиротку, нежеланную родственницу. И все же она всем нравилась. Она нравилась и мне.

Я еле сдержалась, чтобы не напомнить, что бабушка действительно была сиротой и даже не приходилась их родней, а всего лишь являлась объектом благотворительности, поэтому вряд ли она притворялась.

Хелен добавила к цветам гипсофилу, внимательно посмотрела на нее и обрезала стебель на полсантиметра.

– Бывают люди, к которым тебя тянет. Люди с особой энергетикой. Твоя бабушка была как раз таким человеком, несмотря на перемены в настроении и молчаливость. К ней все тянулись.

Я понимала, о какой энергии она говорит – это было лучом света, пронзающим человека. Я видела подобное в Стелле, у которой эта энергия проявлялась в виде безудержной общительности, и в своей лучшей подруге Нико, остроумие которой притягивало людей. Они всегда находились в центре внимания, потому что излучали энергию, а не впитывали ее.

– А есть мы, другие – мотыльки. Мотыльки слетаются на таких людей и сгорают дотла.

Я открыла было рот, но Хелен меня перебила:

– Мой муж меня не выбирал. Это Рут предпочла не быть с ним. Я смирилась с этим. Но нам не нужно, чтобы история повторилась. Будь осторожной с моим внуком.

– Мы не… ничего такого…

– Вы не встречаетесь?

Уф. Отличный вопрос.

– Я хотела сказать… это другая ситуация.

– Понимаю.

Верно. Если вопросы будут такими же трудными и напряженными, то лучше узнать о том, что мне действительно хочется узнать.

– Вы хорошо знали мою бабушку?

Она кивнула.

– В юности. Ну, по крайней мере, мы довольно часто виделись.

Хотела бы я узнать об их отношениях. Хелен была в курсе всего, что происходило между Рут и Эдвардом? Она считала Рут соперницей? Но эти вопросы теряли важность в сравнении с тем, с которым я приехала на этот остров.

– Вам известно что-нибудь о ее семье?

– Здесь была ее семья, – без колебаний заявила Хелен. – Ее воспитали Барбанелы. Они растили ее с той минуты, как она оказалась на пороге их дома.