Книга Одна, но пагубная страсть, страница 10 – Татьяна Полякова

Отец ее радостно меня приветствовал, а я тут же попросила:

— Дядя Юра, можно Лена у меня поживет?

— А что случилось? — насторожился он.

Тут надо пояснить, что Ленкина мамуля сбежала от супруга лет пятнадцать назад с офицером-подводником. Следы ее затерялись, а Ленка намекала, что пропажа особого урона семье не нанесла. Ленкину мамулю я помнила смутно, но соседи утверждают, что ее ближайшим родственником был сам черт. С отцом Ленке повезло, если не считать двух исключений: после бегства супруги он ко всем особям женского пола относился с недоверием, подозревал в Ленке дурную наследственность и оттого был при ней вроде цепного пса — везде ему чудились совратители и соблазнители. Его бы слова да богу в уши… В общем, Ленка находилась под его неусыпным надзором, что создавало мелкие неудобства нам и большие ей. Вторым исключением являлись запои, которые тоже имели место быть на почве недоверия и неприятия женского пола. Заведи он подружку, и глядишь, глупые мысли его бы оставили, но при слове «женщина» дядя Юра каменел лицом и не реже четырех раз в год запивал. Но делал это исключительно интеллигентно — запирался в своей комнате и выходил оттуда только на работу. Работал он начальником котельной. Заглянув к нему как-то во время запоя (Ленке хотелось убедиться, что с родителем все в порядке), мы застали его в кабинете, он сидел столбиком и таращился куда-то в угол. Подчиненные привычки своего начальника хорошо знали и в такие дни его не беспокоили. Женщины ему от души сочувствовали, потому как жена негодяйка и он один дочь ставит на ноги, а что запивает иногда, так ведь это по поводу, да и ведет себя тихо. Уверена, многие из них с удовольствием помогли бы ему в нелегком деле выращивания Ленки (к двадцати годам она с трудом преодолела барьер в 158 сантиметров), но, как я уже говорила, от женщин дядя Юра бегал как черт от ладана. Ответ на его вопрос я подготовила заранее и принялась излагать:

— У меня родители на гастролях, а я одна ночевать боюсь.

— Так ночуй у нас, — с радостью предложил он.

— Мне родители должны звонить в девять вечера, у нас уже одиннадцать будет. После девяти тариф другой, потому и звонят поздно.

Мое объяснение вкупе с честным курносым лицом и взглядом голубых глаз, которые никогда не лгут, произвели самое благоприятное впечатление.

— Хорошо, — кивнул он и добавил:

— Я вам позвоню.

— Вот уж счастье привалило, — ворчала Ленка. — Что будем делать?

— Не знаю. Лишь бы с проверкой не притащился, а там что-нибудь придумаем.

— Может, еще повезет, — вздохнула Ленка. — Авось запьет как раз сегодня. И по срокам уже пора, и с утра родину ругал, мол, никакой государственной программы по подготовке к отопительному сезону.

— Обнадеживающий признак, — кивнула я.

— На всякий случай надо усыпить его бдительность.

Ленка пошла включать музыку, а я вздохнула, уже догадываясь, что меня ожидает. Так и есть, Петр Ильич, концерт для фортепиано с оркестром.

Из сладкой дремы меня вывел скрип двери — дядя Юра робко заглянул в комнату, я только-только успела сделать счастливое лицо.

— Может, дыньки покушаете? Или чаю? — шепотом спросил он.

— Спасибо, папа, не хочется, — ответила Ленка.

— Все, все, не мешаю, — залопотал он и закрыл дверь.

— Золотой у тебя папуля, — восхитилась я. — Моего на такую фигню не купишь.

В половине девятого мы отправились ко мне, держа под мышкой «Божественную комедию». Дядя Юра сам книг не читал, но очень уважал читающую публику, и Данте в суперобложке вызывал у него самые теплые чувства. В половине одиннадцатого он все-таки позвонил, и Ленка недовольно ответила:

— Папа, я уже сплю.

Так что можно было быть уверенными, что завтра он звонить не рискнет.

Ночь перед ограблением прошла без сна. Мы с Ленкой лежали рядом и по большей части молчали. Воображение рисовало самые немыслимые картины: то пачки долларов ровными рядами по всему столу, то мрачный подвал (именно так представлялась мне тюрьма).

— Ой, какие же мы дуры… — запричитала Ленка.

— Уймись! — шикнула я. — Мы же еще ничего не сделали.

Следующий день, роковая среда, был самым долгим днем в моей жизни. Из рук все валилось, взгляд без конца возвращался к стрелкам часов, а те замерли, как приклеенные. Ленка бестолково сновала рядом и более обыкновенного действовала на нервы.

— Катька, — позвала она, — чует мое сердце…

Но я тут же пресекла чужие откровения:

— И мое чует.

— Да? И что?

— В каком смысле?

— Что оно такого чует?

— Деньги. Несметное количество.

— Да? — Ленка вроде бы не поверила. — И мне сегодня деньги снились, — задумчиво добавила она. — Крупными купюрами. К чему такое?

— Деньги к деньгам, — пожала я плечами.

— А соседка говорила, что к деньгам крысы снятся.

— Вот уж глупость. Крысы ни к чему хорошему сниться не могут. И не тревожь меня.

— Неужели мы туда пойдем? — все-таки заныла подружка.

Я надела наушники, решив, что сетования Земфиры мне больше по душе, чем Ленкины. Ленка в отместку стала слушать Верди. Миланские звезды все-таки переорали нашу Земфиру, разумеется, потому что голосили дуэтом. Наушники пришлось снять, и я сказала:

— Не хочешь — не пойдем. Позвоним Наташке и скажем, что ты дрейфишь.

— А ты нет? — ехидно осведомилась Ленка.

— Я тоже боюсь, но все-таки держу себя в руках.

— Потому что ты ненормальная.

— Ну и ладно, — отмахнулась я.

На душе было неспокойно, и дело не только в страхе, моем и Ленкином. Я-то прекрасно понимала, что выбора у меня нет. То есть он, конечно, есть, но итог в любом случае неутешительный. Если я откажусь, то потом наверняка буду жалеть об этом. Вот оно приключение, и что? Я бегу от него в большой панике, следовательно, жизнь моя пойдет по накатанной колее сплошными серыми буднями, а соглашусь.., как бы мне сегодняшняя серость розовой мечтой не показалась.

— Как думаешь, нам повезет? — вздохнула Ленка.

— Только бы деньги лежали в сейфе, — туманно ответила я. — Не то выйдет, что наши муки впустую.