Книга Путь из леса, страница 69 – Доминик Пасценди

В конце концов полководец кончает самоубийством, а остальные дружно женятся.

Чушь, конечно, но музыка чудесная ^[40].

И голоса были прекрасны, только замазанная гримом щетина на лицах женских персонажей смотрелась странновато.

4

Оба антракта просидели в ложе, чтобы не нагружать ногу Йорре (и заодно не подвергать его рискам в толпе). Пришлось, правда, принять нужных людей, в их числе граба элс Штесшенжея, который занырнул в ложу в первом же антракте и попытался влезть на такое же место, как то, что занимал наместник Фианго — внутрь ближнего круга охраны. Доранту удалось этому мягко воспрепятствовать, однако гальвиец, со своим шипящим акцентом, принялся ездить по ушам Императора. Пришлось это терпеть, хотя и не долго: как только начался второй акт, граб, поневоле делавший вид человека, тонко чувствующего искусство, заткнулся.

Дорант незаметно выскользнул из ложи и пошептался с несколькими людьми. В результате во втором антракте гальвийцу не удалось сказать ни слова, потому что к Императору явились владелец труппы, гуасил, тот самый местный купец, чьи два корабля удалось привлечь к перевозкам, и просились ещё посетители, да антракт кончился.

По окончании третьего и последнего акта Дорант и хотел бы увести Йорре отдыхать, но не дали наместник и владелец труппы, умолившие Его Императорское Величество присутствовать на торжественном (кто бы сомневался) отмечании успешного спектакля.

Поскольку Йорре, когда актёры выходили кланяться, из вежливости похлопал, встав в ложе так, чтобы его было видно, отвертеться не удалось.

Как выяснилось, в театре был просторный зал, в котором собралось всё приличное общество Фианго, и куда, переодевшись, наконец, в приличные мужские костюмы, вышли члены труппы во главе с её хозяином.

Император, считая себя здесь в безопасности, выдвинулся вперёд. Вышел при этом из шестёрки телохранителей. Дорант поторопился встать за его левым плечом.

Тут на натёртый паркет в промежутке между труппой и Императором выскочил какой-то дворянчик, одетый в шикарно расшитый камизол и обтягивающие штаны, которые заправил в короткие сапожки мягкой кожи, явно не приспособленные для того, чтобы ходить даже и по улицам, не говоря уже о лесе.

Дорант напрягся, поскольку на бедре у дворянчика болталась тонкая рапира с золочёной вычурной рукоятью.

Дворянчик, однако, не стал предпринимать враждебных действий против Императора. Он, напротив, обратился к Доранту:

— Не поясните ли мне, каваллиер, — он явно знал, кто такой Дорант и какова его история, — какой тайной магией вы пытаетесь вовлечь Его Императорское Величество в противоестественные отношения между мужчиной и мужчиной, неприличные для существа человеческого рода и противные Богам?

Дорант даже сначала не понял того, что услышал.

А когда понял — взбесился:

— А кто вы такой, чтобы задавать благородному человеку такие непристойные вопросы?

— Я-то человек известный, и в моём благородстве нет ни у кого сомнений. Я комес Леанты, Кенвер, пятый этого имени. А вот кто такой ты, безродный извращенец?

Дорант с трудом протолкнул через сведенные от бешенства скулы:

— Я, Дорант из Регны, милостью Его Императорского Величества комес Агуиры, вызываю вас. Дуэль до смерти.

Зал затих с неимоверной быстротой. Вокруг Доранта и комеса Леанты образовался круг пустоты. В тишине прозвучали вдруг неровные шаги, и на краю этого круга, сквозь расступившуюся толпу, появился Император:

— Комес Агуиры, я не разрешу вам…

Дорант повернулся к нему, сверкнув глазами; скулы его по-прежнему сводила судорога. Лицо его было таким, что Император осёкся. Дорант, поклонившись по этикету, произнес:

— Верно ли понимаю я, Ваше Императорское Величество, что вы хотели бы запретить оскорблённому дворянину защитить свою честь в поединке?

Он не стал цитировать полностью общеизвестную статью Дуэльного кодекса, гласившую: «Никто не вправе воспрепятствовать оскорблённому дворянину защищать его честь, выйдя один на один с оружием в руках против оскорбителя, как описано в настоящем Кодексе, за исключением случая, если некто, с согласия оскорблённого, выйдет на поединок вместо него». Сделай он это, он вынудил бы Йорре действительно выйти на дуэль вместо себя — что было не по чину, неуместно, и привело бы — с учетом личности противника — к неизбежной бессмысленной гибели Императора.

И, возможно, Империи.

А может, и нет, кто знает…

Йорриг, Седьмой этого имени, пунцовый от неловкости, проговорил быстро, но достаточно громко:

— Нет, Дорант. Я погорячился. Делайте, как знаете.

По залу, будто порыв ветра в камышах, прошелестел шёпот. Император извинился перед дворянином — пусть комесом, пусть даже комесом Агуиры — неслыханно! И к тому же публично обратился к нему по имени.

Оскорбитель меж тем растянул губы в злорадной улыбке:

— Вот и отлично. Вы меня вызвали — выбор оружия и условий за мной. — Он сделал театральную паузу. — Так вот: мы сражаемся здесь и сейчас, на том оружии, что на себе у каждого!

И он с видом превосходства глянул на одинокую дагу на правом бедре Доранта.

Тот неторопливо расстегнул камизол и, потянув под ним перевязь, выдвинул из-за спины кобуру с пиштолью. Противник его побледнел и приоткрыл рот. Потом сглотнул и проговорил почему-то фальцетом:

— Начинаем с трех шагов! По счету «три»! Оружие должно быть в руках!

И снова порыв ветра в камышах: всем было очевидно, что оскорбитель рассчитывает покончить дело одним стремительным выпадом. Пока-то противник его будет подсыпать порох на полку…

Ему невдомёк было, что Дорант, по примеру своей любимой четырёхстволки, велел переделать всё огнестрельное оружие, которым пользовался сам и которое было у его боевых слуг. Теперь затравочный порох постоянно был в хитрой коробочке, приделанной к огнепроводному отверстию и закрывающейся плотно пригнанной крышкой, которая сдвигалась специальной тягой при нажатии на спуск.

Дорант стянул с себя камизет, не без труда справившись с узкими рукавами, сбросил его на чьи-то услужливые руки и, вытащив из ножен дагу, взял её прямым хватом в левую руку. В правой — была уже пиштоль.

Комес Леанты тоже освободился от камизета и держал в руках свою игрушечную костюмную рапиру. Узоры на её клинке, впрочем, не позволяли обольщаться, что оружие это сломается при первом ударе о хорошую сталь.

В зале меж тем расчистили от толпы место, причем присутствующие сгрудились позади Доранта, а за спиной его противника, шагах в пяти, была лишь стена. Многие в зале знали на опыте, что такое огнестрел.