Книга Альтераты. Соль, страница 22 – Евгения Кретова

Тимофей присел на землю в тени за палаткой Великого и Ужасного Оза. Здесь было прохладно и пахло чабрецом. И было видно море, сегодня особенно ласковое и приветливое. Странно, он видел его каждый день, он им дышал, он знал на вкус все близлежащие гавани и бухты, но каждый раз, посмотрев на сверкающую солнцем гладь, радовался как подросток и не узнавал. Каждый день — как первый.

Медленно одолевала задумчивость и дрёма.

И вот он уже гладит шелковистую волну, а она обнимает его, укрывая с головой.

И тут же — звуки стихли, цвета притупились, осталось только биение собственного сердца.

Прозрачно-бирюзовая пелена перед глазами, крохотные белые блики. Солнце, пробиваясь с поверхности, расслаивалось тонкими невесомыми канатами, будто старалось удержать человека в родной стихии, будто оставляло ориентир и памятку. Тим улыбался ему: море — тоже его стихия. Ведь он усыновлён дельфинами.

Вода стала плотнее, гуще. Вязкая, как смола, обволакивала удушливо, застилала глаза. Сердце сжалось. По позвоночнику — жаркая волна паники. И нет возможности кричать. Он оцепенел. Вокруг — только засасывающая черная мгла.

Море, нежное и податливое всего мгновение назад, ощетинилось ледяными копьями. Словно живые змеи, они опутывали его, тянули на глубину, отрезая путь к спасению. Еще мгновение казалось, будто спасение близко: призрачный свет разливался в ладонях, чьи-то тонкие руки в серебристой ледяной крошке совсем рядом.

Проваливаясь в чернильную темноту, Тим обреченно искал лик, который — он знал это наверняка — увидит последним. Грудную клетку сдавило, терзая внутренности. Сознание стремилось вверх, ближе к спасительному небу. Прочь от приговоренного к смерти тела. И вот, его личный приговор — белые как лунь волосы, пронзительный синий взгляд. Бережное касание, в глазах — сожаление и тоска.

Его вечный кошмар.

Его личное проклятие, которое он преодолевал с каждым погружением.

На этот раз он вынырнул из него: майка прилипла к спине, дышалось тяжело, неровно. Но будет ли он так удачлив тогда, когда это произойдёт на самом деле?

Тимофей Торопов не был фаталистом. Он не верил в Судьбу или Предназначение. Но каждый день, шагая за борт на экстремальную глубину, он делал шаг навстречу неизведанному. Там, на глубине, его безопасность в его руках. И в руках его товарищей.

А вот эта девушка… Ее синие глаза. Они не давали покоя, привязывали его к действительности, заставляли озираться по сторонам и заглядывать в чужие лица. В поисках того единственного, которое принесёт успокоение.

Рядом послышались шаги. Тяжёлые, будто налитые свинцом. Тим обернулся, привстал: Скворцов одернул полог палатки, выглянул из-за угла:

— Ты чего здесь? — спросил сурово.

Тимофей встал, отряхнул прилипшую к ногам траву и песок.

— Как она?

Скворцов прищурился, посмотрел холодно:

— Ей нужно наблюдение, — отрезал, собираясь нырнуть в прохладу палатки.

Тимофей дернулся за ним следом:

— Вы что, реально думаете, что она сошла с ума? Сходят с ума же, того… по одиночке. А мы фантом вместе видели. И Гришка видел. Если его к стене припереть, он сознается, — он сам не понимал, зачем это рассказывал археологу. И уже сожалел о сказанном. — Любого можно психом назвать, и как пальцем в небо попадёшь.

Скворцов замер на пороге палатки, со свойственной старику прозорливостью задал самый неудобный вопрос:

— Зачем ты мне все это говоришь?

Тимофей смутился, покраснел.

— Заберите ее оттуда. Нормальная же девчонка. Ну, прическа эта… дреды… Ну, норов… За это ж не казнят.

Он смущенно топтался, теребил мочку уха. Археолог посмотрел на него с удивлением и интересом:

— Завтра работаем на глубине, с роботами, у тебя свободный день. Я дам адрес — съезди к ней, раз такой заступник. Надо вещи передать: я по-стариковски не подумал, что ей неудобно там будет в больничной одежде, ничего не взял с собой. Так вот передашь, — он смотрел себе под ноги, старательно избегая встретиться с дайвером взглядом. — Съездишь?

— Заберите её, Олег Иваныч, — тихо повторил Тим, чувствуя, как к горлу подкатывает едкий и острый комок.

Скворцов неохотно кивнул:

— Врач говорит, у неё аффективное расстройство.

— Откройте справочник по психиатрии, посмотрите симптомы. Любой к себе смело примеряйте! — запальчиво бросил Тимофей. — Я отвезу, что там надо. Но… не надо ей там быть. Понимаете?

Археолог подозрительно прищурился:

— С чего такая забота, а?

Тимофей не нашёлся, что ответить. В самом деле, кто она ему: два раза виделись.

— Я за справедливость, — буркнул.

Оз иронично скривился:

— Тоже мне, справедливый выискался… Постой, соберу её сумку. Там ей телефон оборвали её аборигены, пусть перезвонит.

Он зашёл внутрь. Тимофей присел на низкую скамеечку, подставив лицо вечернему солнцу. «Что там у неё за аборигены, интересно?» — неожиданно всплыло в голове и тупо укололо под сердцем. Нет, ему, конечно, все равно. Ему-то какое дело… Кем бы они ни были.

Но в голове рисовались картины, от которых холодело в груди и потели ладони.

Пока Скворцов собирал вещи Анны, Тим направился на поиски Али. Тот устроился под навесом — отмечал на карте места находок. Выделял разными маркерами и делал дополнительные пометки в виде квадратиков, треугольников и кругов разного цвета. Тимофей покосился на его художества, сообщил коротко:

— Оз вернулся. Говорит, завтра с роботами будете.

— О-о, значит, на 1/16 или 2/16 пойдём, на глубины. Сейчас уточню у него, а то надо геологам и гидрофизикам с океанологами сказать. Тем квадратом ещё и вулканологи интересовались, — засуетился археолог. Тимофей его остановил:

— Погоди. Где находки с 2/17? Ну, браслет этот, монеты и черепки…

Археолог махнул рукой в сторону Анапы:

— Так мы в музей отвезли пока, там ребята обработают, датировку сделают.

— Ясно. — Он прищурился, посмотрел на Али исподлобья: — Что с дочерью Скворцова было, пока я на выброске болтался? После того, как посылку со дна подняли.

Археолог пожал плечами:

— Сам не знаю. Она увидела браслет и будто помешалась. Шептала что-то.

— Что?

— Я не разобрал. Тихо, и знаешь, — он с опаской посмотрел на дайвера, — с какой-то яростью. Даже нет, с ненавистью.

— Что именно? Хоть примерно?

— Во-первых, не на нашем, а на древнеславянском. Что-то про проклятье и нити Рока.

Тимофей задумчиво присел на скамейку напротив:

— А что, есть в этих местах какие-то легенды с проклятиями и нитями Рока?