Книга Смерть под маской, страница 83 – Кэролайн Грэм

Трой снова сверился с мелко исписанными листочками блокнота и зачитал вслух:

«После того как все туда сложила, не раскрывала вообще. В Зале Солнца положила на пол у ног. Не видела, чтобы кто-нибудь к ней прикасался». Что случилось дальше — непонятно. Как думаете, это сужает круг подозреваемых? Я имею в виду, до тех четверых, которые стояли непосредственно рядом с ней?

— Соблазнительная версия. Но другие находились на расстоянии чиха. Думаю, пока еще рано исключать кого-либо.

— Даже чокнутую старушку Фелисити?

— Даже ее. Вы сказали девушке, отчего нас так интересует ее сумка?

— Не было необходимости. Она смышленая, хотя малость не в себе.

— И как она к этому отнеслась?

— Ужасно задергалась. Сказала, что я зря трачу на нее время… И всё в том же духе. — Последние фразы Трой произнес фальцетом и взмахнул руками, видимо, пытаясь передразнить Сугами.

У него это получилось настолько плохо, что Барнаби расхохотался. Трой, напротив, решил, что подражание шефу понравилось, и затеребил обшлага рубашки. Вошла Брирли. В руках у нее были большие черно-белые фотографии, явно увеличенные с более мелких.

— Вот снимки, сэр.

— Какие еще снимки?

— Которые вы запросили, сэр.

— Извините, шеф, — пробормотал сержант, встретив суровый взгляд начальника.

— Я вам что велел?

— Это последняя партия.

Трой взял фотографии и осведомился у Брирли, нельзя ли приготовить ему чашечку кофе.

— Я занята.

— Одри, будь добра, сделай тогда уж две чашки.

— Сию минуту, сэр.

«Сию минуту, сэр! Видали такую?! — возмутился про себя Трой. — Вот погодите, дайте мне только стать инспектором! Уж вы у меня попляшете!»

Он глянул на фотографии и оцепенел.

Барнаби стал перечитывать заметки Троя, и вдруг почувствовал, что Трой переместился и теперь стоит перед ним. Молчаливое присутствие сержанта у него под носом вскоре стало раздражать Барнаби, он оторвался от чтения и поднял голову. Трой, торжествующий и бледный, склонился над столом и разложил перед шефом снимки. Его поза напомнила Барнаби чемпиона в момент вручения ему победной медали. Барнаби не нужно было глядеть на снимки. Ему достаточно было взглянуть на лицо своего сержанта.

— Выходит, вы оказались правы?

«Большего от него не дождешься», — подумал Трой. Но и этого ему хватило, чтобы почувствовать себя счастливым. Вот так и бывает: у него появилась идея, за что на его бедную голову выплеснули ушат ледяной воды, но он от своей идеи не отступился, и в итоге — полный успех. Как там поется: «Хорошие парни приходит к финишу последними» ^[60]?

Наконец Барнаби взял в руки снимки. Альберт Кренли. Тюремная стрижка под ноль, небритый подбородок, вызывающе сжатые губы… И черные, как галечник, глаза, то ли от вспышки фотоаппарата, то ли от привычки постоянно лгать. Наружность, как небо от земли отличающаяся от облика мудреца из «Золотой лошади» со снежно-белыми кудрями до плеч и с доброй улыбкой. И тем не менее, безо всякого сомнения, это один и тот же человек.

Прошедшую ночь Джанет провела в комнате Трикси, в ее постели. Она зарылась в подушки, вдыхая резкий запах ее духов и воображая, будто вмятина на подушке и складки на простыне повторяют контуры тела ее «малышки». Она заснула и окунулась в атмосферу страха: она шла по узкому проселку и оказалась на старом деревенском кладбище. Что-то заставило ее двигаться дальше, и вскоре она споткнулась о маленький могильный камень, почти незаметный под слоем мха и трав. Она наклонилась и увидела выбитую на камне дату своего рождения. Ниже была еще одна дата, частично скрытая мхом. Она принялась сдирать ногтями зелень, и тут камень под ее руками сделался податливым, мягким, красным и скользким. Он стал пульсировать под ее пальцами, и она попятилась, объятая ужасом.

Очнувшись, она неуклюже выкарабкалась из постели и потянулась к обитому ситчиком креслу, на которое сбросила одежду накануне вечером. Она попыталась выкинуть из головы кошмарный сон. Натягивая синие в белую полоску брюки, она остановила взгляд на своих белых целлюлитных бедрах и рывком натянула брюки. Застегивая «молнию», она вспомнила, как Трикси поддразнивала ее, говоря, что вельвет — это последний писк моды и что бедняжка Джанет со своими брюками попала, можно сказать, в самую точку.

Джанет застегнула на шее плоские часики на шелковой ленте, доставшиеся ей от двоюродной сестры ее бабки. Затем она прошла к себе, где сполоснула лицо холодной водой, после чего безжалостно растерла его жестким полотенцем. Так же безжалостно обошлась она и с гривой спутанных волос. Не глядя в зеркало, она провела по ним щеткой положенное число раз. О пище она не могла думать без отвращения, хотя с тех пор как исчезла Трикси, почти ничего не ела. Во рту было сухо и страшно хотелось кофе.

В кухне стоял запах подгоревших тостов. Хизер сидела за столом и ела мюсли, уткнувшись в «Секретный союз эльфов, фавнов и фей». При виде Джанет она захлопнула книгу и встала, излучая сострадание и сочувствие:

— Приветствую тебя, Джанет, иди с миром.

— Я только что вошла.

— Позволь, я сделаю тебе чай.

Она говорила с интонацией, которую Джанет про себя называла «сиропным» голосом, — таким, каким обычно общаются в соответствующих шоу на четвертом канале.

— Я вполне способна это сделать сама.

— Разумеется, — уступчиво сказала Хизер, ласковой улыбкой показывая, что ничуть не обиделась. — А как насчет тостов?

— Нет, спасибо.

Сама мысль о тостах вызвала у Джанет приступ тошноты. Ей показалось, что ее вот-вот вырвет.

— В качестве исключения можешь даже намазать их маслом.

— Я же сказала — нет!

— Хорошо-хорошо. — Но чуткая антенна Хизер уловила нотки отчаяния в голосе Джанет. Сконцентрировавшись, она потерла ладони, затем стала постепенно разводить их, создавая меж ними зону восстанавливающей энергии, после чего принялась делать пассы над плечами сидящей.

Джанет обернулась, держа чашку в одной руке, а пакетик с чаем в другой, и закричала:

— Не смей это делать!

— Я только хотела помочь, — отшатнулась от нее Хизер.

— Помочь? Чему и как?

— Ну, просто помочь…

— Ты сама не знаешь, так ведь?

Ответом ей было смиренное молчание.

— Тебе никогда не приходило в голову, Хизер, что у тебя нет ни малейшего таланта к диагностике.

— Но я же вижу, что тебе плохо, — пролепетала, залившись краской, Хизер.

— Да, мне плохо. Ну и что? Любому может быть плохо — что из того? Такова жизнь. Что заставляет тебя думать, что это можно вылечить в мгновение ока? Или что мы станем после этого более счастливыми?