Онлайн книга «Бойня»
|
Бремминг долго молчал, потом коротко ответил: – Очень давно. И снова замолчал. Ландон напрягся. Бремминг отломил половину последнего кренделя, откусил и продолжил: – Я был женат. Ловиса, моя жена… она решила принимать лекарство для похудения. Может, слышали? “Резерв”. Один из первых разработанных Институтом питания препаратов, еще на стадии эксперимента. Теперь он исчез с рынка, но тогда его покупали все подряд. Ловиса поехала в Эстхаммар, попросила врача выписать ей этот чертов “Резерв”. Самое главное – она и толстой-то не была. Вообразила, как многие… особенно женщины. Под таким прессом пропаганды – неудивительно. Короче, когда я узнал, что она принимает эту отраву, было уже поздно. – О господи… – Похудела на тридцать, потом на сорок кило за несколько недель. И конечно, в один прекрасный день не выдержало сердце. Сердце, как известно, тоже нуждается в питании. – Какой ужас… – Я не мог на это смотреть… Но она никого и ничего не слушала. Переехал к Хелене. А после смерти Ловисы мы с Хеленой больше не виделись. Но все равно… чувство вины осталось. Ландон кивнул: – Мне это знакомо. Моя подруга проделала тот же путь. Доголодалась до смерти. Я ничем не мог ей помочь. Вообще не думаю, что это было возможно. Не достучишься. Необратимые изменения сознания. Как раковая опухоль, только без материального субстрата. Рак психики. – Очень тяжелая болезнь. Если и излечимая, то с большим трудом и не всегда. Они замолчали. – Думаю, его в конце концов пристрелят. – Кого? – удивился Бремминг. – Юхана Сверда. – Хорошая мысль. – Надеюсь, я не первый, кому она приходит в голову. – А вы… вы могли бы? – Я? – Если бы подвернулся случай? – Нет… вряд ли. Но разве не странно? Никто даже не попытался. Ни одного покушения. Наверняка у него полно врагов. – Союзников и последователей тоже много. Если не больше. – А это еще более странно. – Все время думаю – когда же народ очнется? – Вы же сами видите, – Ландон излагал мысль, которую уже давно примерял так и эдак, пытаясь осмыслить феномен Юхана Сверда, – он маневрирует между левыми и правыми. Скажет что-то о людях, живущих на пособие, – дескать, пора с этим кончать, разврат и расточительство, и тут же начинает рассуждать про народный дом, сильное государство и тому подобное. Населению это нравится. Умудряется показать, что он на стороне всех граждан до одного. И тех и этих. – Или, наоборот, ни на чьей. – Почему – ни на чьей? На своей собственной. Типичный психопат. Я его ненавижу, – с нажимом произнес Ландон. – Так убейте его. – Не верю в насилие. Бремминг мотнул головой в сторону спальни: – А Партия Здоровья верит. Вряд ли удастся забыть картину: измученные, полуживые люди топчутся на грязном пандусе. И среди них – Хелена. Бремминг вышел и через минуту вернулся с упаковкой таблеток. – Эти немного посильнее, вам же не надо садиться за руль. Примите одну сейчас и одну ночью, если понадобится. Я поставлю в спальне раскладушку, так что место найдется. Для вас троих. Для вас троих… У Ландона чуть не брызнули слезы, настолько естественно и трогательно прозвучали слова Бремминга. – Не беспокойтесь обо мне… нет никакой необходимости… – Есть. Необходимость есть. Посидите, я все сделаю. Ландон начал массировать виски. Голова болит так, будто ржавый молоток пробивает себе дорогу наружу. Вот-вот пробьет. Он вылущил таблетку из гнезда и сунул в рот. – Спасибо. Но Бремминга в кухне уже не было. Ландона разбудил отчаянный крик. Хелена. Дотянулся до постели и взял ее за руку. Погладил. – Ничего, ничего… все хорошо. Тяжело дышит, тело подергивается. – Я с тобой. Все хорошо… дурной сон. Я с тобой. И Молли проснулась. – Мама? Что с тобой? – Мама здесь, Молли. Маме приснился страшный сон. Спи. Имя дочери вернуло Хелену в реальность. Она протянула руку, и Молли мгновенно перебралась с кушетки в ее постель. Он держит Хелену за руку, Молли рядом. Все трое, как сказал Бремминг. Ландон зажмурился, открыл глаза и зажмурился опять. Ему тоже снились кошмары. Память подкидывала сцены, которые он хотел любой ценой забыть. Все еще ночь? Ландон не помнил, как пришел в спальню и лег на застеленную Бреммингом раскладушку. Даже в полутьме он различал страдальческую мину Хелены. Провел ладонью по ее лбу – мокрый от пота. Взял с тумбочки бумажную салфетку и осторожно вытер. Пластырь на щеке. Бремминг сказал – касательное пулевое ранение. Обойдется. Пуля только задела кожу, царапина. Минимальная обработка. Рваная рана на руке серьезнее, но тоже заживет. По тону напрашивался вывод: Бремминг свое дело сделал, теперь очередь за Ландоном. Вся ответственность ложится на него. Он и так это понимал. Есть даже какая-то поговорка, мол, спас жизнь – отвечаешь за нее и дальше, до самой смерти. Наверняка найдется и обратная премудрость: ты свое дело сделал, спас жизнь, а дальше – не твое дело. Вполне может быть. – Ничего, ничего, – повторил он, поглаживая руку Хелены. Молли уже заснула. Даже трудно представить, что она пережила. Хелена что-то прошептала. – Прости… – расслышал он со второго раза. – За что? Ты ничего дурного не сделала. – Вовлекла тебя в эту… мясорубку. Все из-за меня. – Мне все равно нечем было заняться в выходные, – натужно пошутил он. Хелена сделала слабую попытку улыбнуться. – Я решила, мне конец. Приготовилась к смерти. – Не думай про это. До конца еще ого-го. Ты в безопасности. – А остальные? Им удалось бежать? Ком в горле. Он сглотнул. – Не знаю, Хелена… Охранники стреляли по всему, что движется. – Нас было очень много. – Я знаю. Несколько сотен. – Как это понять? Я не могу… – Ты думаешь, я могу? Может, задумано было как-то по-другому? – Ландон… Его резковатое имя прозвучало необычно мягко. Мягко, но требовательно. Или показалось? |