Книга Девчонки, я приехал!, страница 12 – Татьяна Устинова

Вот бы деньги пригодились, которые кавалер-то посылает! Только Агаша не слишком и верила в эти самые деньги. Небось выдумывает девочка, хочет в лучшем виде его изобразить.

Ох, грехи наши тяжкие…

Пока Агаша таким образом раздумывала, Надинька ехала в трамвае. Окна были разукрашены морозом так, что ничего не было видно, только плыли мимо жёлтые огни автомобилей и фонарей. Надиньку покачивало из стороны в сторону, и она напевала себе под нос в такт покачиваниям: «Серёжка, Серёжка, побудь со мной немножко, пойдём мы по тропинке, растают в сердце льдинки».

Как хорошо, что он позвонил! Надо же, помнит, что у неё сегодня последний экзамен! О чём он собирается с ней говорить, вот интересно? Должно быть, о чертежах! Они так познакомились: она принесла на кафедру работу, а он там был, и они вместе с профессором стали смотреть, и Серёжа сказал, что чертёж выполнен блестяще, а профессор его представил: наш выпускник, молодой конструктор, кандидат наук.

И молодой конструктор, кандидат наук пошёл её провожать.

Надинька улыбнулась воспоминанию, но спохватилась и нахмурилась — плохая примета, нельзя улыбаться перед экзаменом!

Несмотря на ранний час, народу в трамвае было не слишком много, и Надинька пристроилась удобно — она держалась за кожаную петлю и смотрела в морозное окно, а не в спины граждан.

Трамвай повернул на Садовую, зазвенел на повороте и наддал.

…Придумала Надинька вот что: после экзамена поехать на электричке на дачу. Она так соскучилась по своему дому! Почти так же, как по отцу. И чем дальше шло время, тем больше Надинька тосковала.

Поначалу ещё ничего было, можно как-то уговорить себя, да и жизнь очень изменилась, нужно было переезжать, перевозить мебель, звать ребят-комсомольцев, чтоб втащили рояль! А потом с каждым днём тоска всё густела и тяжелела — вот два месяца не видались, вот три, а вот и полгода.

По ночам Надинька длинно и обстоятельно беседовала с отцом. Забиралась под одеяло, подкладывала ладонь под щёку, закрывала глаза и воображала всегда одно и то же: просторный и тёплый летний день, непременно выходной, только отец на работе, и его ждут к обеду. Надинька читает в гамаке, но то и дело отвлекается, прислушивается, посматривает за штакетник, не покажется ли «Победа». Вот наконец и машина, Надинька бежит встречать. «Девчонки, — доносится от калитки знакомый голос, — я приехал!» Надинька обнимает отца — он так хорошо пахнет, автомобилем, чистой рубашкой, трубочным табаком! — принимает у него шляпу и пиджак, относит в дом, и они вдвоём, обнявшись, несколько раз неспешно обходят участок, разговаривают обо всём на свете.

Потом — купание! Отец переодевается в холщовую просторную пару, в вышитую русскую рубаху и сандалии, перекидывает через плечо полотенца. Вдвоём они идут на речку, спускаются по косогору на чистый, весёлый жёлтый песок, и оба одновременно кидаются в воду! Отец саженками доплывал до середины широкой в этом месте Москвы-реки, фыркал, шумно дышал, как медведь. Надинька за ним не поспевала, возвращалась раньше.

После купания обед на террасе, и никуда не нужно спешить, и ненавистный телефон в кабинете пока не звонит, и никто не отвлекает отца от неё, дочери, и от важных и нужных с ней разговоров!..

Разговаривали они до самого самовара, то есть часов до восьми!

До сих пор каждую ночь Надинька разговаривает с ним, рассказывает о своих делах, старается не жаловаться и не хныкать. Отец слушает, почти ничего не говорит, только изредка шутит — вот, мол, какая у меня стала большая и разумная дочь!..

Надинька страшно соскучилась по нему. И по дому соскучилась!..

Вот под Новый год ей вдруг показалось, что дома вовсе нет на свете — ведь не может так быть, чтоб он остался один, без них! Надинька принялась вспоминать: всякий уголок сада, каждую яблоню, трещины на полу террасы, паркет в столовой, резьбу на дверях буфета! И как дворник чистил после снегопада дорожки, ровно-ровно, по ниточке, и как сверкал снег, когда из окон террасы падал на сугробы разноцветный свет, синий, зелёный, красный! В окнах были затейливые витражи. И как на санях привозили из леса ёлку, правил всегда один и тот же бородатый дядька в тулупе. Агаша поила его на кухне чаем, делала бутерброды, а Надиньке выдавалась горбушка чёрного хлеба с солью — угостить большую смирную лошадь. Лошадь переступала ногами, гремела сбруей, косилась на Надиньку и брала с ладони хлеб тёплыми шершавыми губами, от которых на морозе шёл пар. Большие деревенские сани были устланы сеном, от которого пахло травой и конюшней, ёлка лежала на мешковине, и каждый год Надиньке казалось, что лучше этой ёлки у них никогда не было!..

Она должна поехать, проведать дом. Просто посмотреть из-за калитки, может быть, обойти вокруг, если дорожки расчищены.

Надинька специально заранее съездила на станцию, изучила зимнее расписание поездов, и получилось, что, если она вызовется отвечать первой, успеет и туда, и обратно.

Экзамен она сдала легко и красиво.

— Отлично, товарищ Кольцова, — со сдержанным удовольствием сказал ей профессор, возвращая зачётку. — Так держать. Из вас выйдет крепкий инженер.

Надинька старалась не слишком собой гордиться — это как-то не по-комсомольски! — и всё же страшно гордилась. Конспекты она отдала Мирке, которая, как обычно, не знала ни одной формулы, но умела вывести любую — Мирра была самой умной студенткой на курсе.

Из аптеки Надинька даже ухитрилась позвонить Агаше.

Подошла, конечно, бабуся Колпакова.

— Позовите Агашу, — попросила Надинька весело.

— Нету её, — мстительно отозвалась бабуся. — Как с утра ушла, так и не возверталась!

— Передайте ей, пожалуйста, что у меня «отлично»! И сессия сдана!

— Я передатчиком служить не нанималась, — ответила бабуся и положила трубку.

Надинька засмеялась и скорчила телефону рожу.

Как только она выскочила из тёплой аптеки на морозную улицу, её окликнули:

— Надежда!

Надинька проехалась по утоптанному снегу, чуть не упала, замахала руками и схватилась за ствол липы.

— Коля?

Он подошёл и крепко пожал ей руку.

— Сдала?

Надинька кивнула, поправляя беличью мамину шапочку.

— А ты?

— Я сразу за тобой пошёл отвечать.

— Ну? «Пять»?

— «Четыре».

— «Четыре», — сказала Надинька, — это хорошо!.. Правда?

Однокурсник Коля вздохнул. Надинька очень нравилась ему, но казалось немного странным, что рыжая девчонка учится, словно не прикладывая никаких усилий, и всё время на «отлично», а он сидит и зубрит, а больше «четырёх» всё равно не выходит!

— Ты домой? Можно я тебя провожу?

Надинька удивилась.

— Вообще-то я на поезд, — призналась она. — Мне нужно за город.