Онлайн книга «Тайна Эдвина Друда»
— Охотно, Роза, если это доставит тебе удовольствие. Но можно спросить, почему? — Ну потому, что я не хочу, чтобы девицы тебя видели. — Гм! Сегодня, правда, хорошая погода, но, может быть, мне раскрыть над собой зонтик? — Не говорите глупостей, сэр. — И, передернув плечиком, она капризно добавляет: — Ты сегодня не в лаковых туфлях. — А может быть, твои девицы этого не заметят, даже если увидят меня? — спрашивает Эдвин, с внезапным отвращением поглядывая на свои туфли. — Они все замечают, сэр. И тогда я знаю, что будет. Сейчас же какая-нибудь постарается меня уколоть — они ведь очень дерзкие! — скажет, что ни за что не обручилась бы с человеком, который не носит лаковых туфель. Берегись! Мисс Твинклтон. Я сейчас попрошу у нее разрешения. Голос этой тактичной дамы уже слышен в коридоре, где она непринужденно светским тоном осведомляется у несуществующего собеседника: «Ах да? Вы в самом деле видели мою перламутровую коробочку для пуговиц на рабочем столике в моей гостиной?» Она милостиво дает разрешение на прогулку, и юная пара покидает Женскую Обитель, приняв все необходимые меры для сокрытия от глаз молодых девиц столь существенного изъяна в обуви мистера Эдвина Друда и для восстановления душевного спокойствия будущей миссис Эдвин Друд. — Куда мы пойдем, Роза? Роза отвечает: — Сперва в лавочку, где продают рахат-лукум. — Рахат что?.. — Рахат-лукум. Это турецкие сладости, сэр. Да ты, я вижу, совсем необразованный. Какой же ты инженер, если даже этого не знаешь? — Почему я должен знать про какой-то рахат-лукум? — Потому что я его очень люблю. Ах да, я забыла, ты ведь обручен с другой. Ну тогда можешь не знать, ты не обязан. Помрачневшего Эдвина ведут в лавочку, где Роза совершает свою покупку и, предложив Эдвину отведать рахат-лукума (что он возмущенно отвергает), сама принимается с видимым наслаждением угощаться; предварительно сняв и скатав в комочек пару крохотных розовых перчаток, похожих на розовые лепестки, и время от времени поднося к румяным губкам свои крохотные розовые пальчики, и облизывая сахарную пудру, попавшую на них от соприкосновения с рахат-лукумом. — Ну, Эдди, будь же паинькой, давай разговаривать. Так, значит, ты обручен? — Значит, обручен. — Она хороша собой? — Очаровательна. — Высокая? — Очень высокая. (Роза маленького роста.) — Ага, значит, долговязая, как цапля, — кротким голоском вставляет Роза. — Извините, ничего подобного. — Дух противоречия пробуждается в Эдвине. — Она то, что называется видная женщина. Тип классической красоты. — С большим носом? — невозмутимо уточняет Роза. — Да уж, конечно, не с маленьким, — следует быстрый ответ. (У Розы носик совсем крохотный.) — Ну да, длинный бледный нос с красной шишечкой на конце. Знаю я эти носы, — говорит Роза, удовлетворенно кивая и продолжая безмятежно лакомиться рахат-лукумом. — Нет, ты не знаешь этих носов, — возражает ее собеседник с некоторым жаром. — У нее нос совсем не такой. — Он не бледный? — Нет. — В голосе Эдвина звучит твердое намерение ни с чем не соглашаться. — Значит, красный? Фу, я не люблю красных носов. Правда, она может его припудрить. — Она никогда не пудрится. — Эдвин все более разгорячается. — Никогда не пудрится? Вот глупая! Скажи, она и во всем такая же глупая? — Нет. Ни в чем. После молчания, во время которого лукавый черный глазок искоса следит за Эдвином, Роза говорит: — И эта примерная девица, конечно, очень довольна, что ее увезут в Египет? Да, Эдди? — Она проявляет разумный интерес к достижениям инженерного искусства, в особенности когда оно призвано в корне перестроить всю жизнь малоразвитой страны. — Да неужели! — Роза пожимает плечиками со смешком, выражающим крайнее изумление. — Скажи, пожалуйста, Роза, — осведомляется Эдвин, величественно опуская взор к воздушной фигурке, скользящей рядом с ним, — скажи, пожалуйста, ты имеешь какие-нибудь возражения против того, что она питает подобный интерес? — Возражения? Милый мой Эдди! Но ведь она же наверно ненавидит котлы и всякое такое? — Она не такая идиотка, чтобы ненавидеть котлы, за это я ручаюсь, — уже с сердцем отвечает Эдвин. — Что же касается ее взглядов на «всякое такое», то тут я ничего не могу сказать, так как не понимаю, что это значит. — Ну там… арабы, турки, феллахи… она их ненавидит, да? — Нет. Даже и не думает. — Ну, а пирамиды? Уж их-то она наверняка ненавидит? Сознайся, Эдди! — Не понимаю, почему она должна быть такой маленькой… нет, большой — дурочкой и ненавидеть пирамиды? — Ох, ты бы послушал, как мисс Твинклтон про них долдонит, — Роза кивает головкой, по-прежнему с упоением смакуя осыпанные сахарной пудрой липкие комочки, — тогда бы ты не спрашивал! А что в них интересного, просто старые кладбища! Всякие там Изиды и абсиды, Аммоны и фараоны! Кому они нужны? А то еще был там Бельцони [3] , или как его звали, — его за ноги вытащили из пирамиды, где он чуть не задохся от пыли и летучих мышей. У нас все девицы говорят, так ему и надо, и пусть бы ему было еще хуже, и жаль, что он совсем там не удушился! Юноша и девушка скучливо бродят по аллеям в ограде собора — они идут рядом, но уже не под руку, — и время от времени то он, то она останавливается и рассеянно ворошит ногой опавшие листья. — Ну! — говорит Эдвин после долгого молчания. — Как всегда. Ничего у нас с тобой не получается, Роза. Роза вскидывает головку и говорит, что и не хочет, чтобы получалось. — А вот эта уж нехорошо, Роза, особенно если принять во внимание… — Что принять во внимание? — Если я скажу, ты опять рассердишься. — Я вовсе не сердилась, это ты сердился. Не будь несправедливым, Эдди! — Несправедливым! Я! Это мне нравится! — Ну, а мне это не нравится, и я так прямо тебе и говорю. — Роза обиженно надувает губки. — Но послушай, Роза, рассуди сама! Ты только что пренебрежительно отзывалась о моей профессии, о моем месте назначения… — А ты разве собираешься захорониться в пирамидах? — перебивает Роза, удивленно выгибая свои тонкие брови. — Ты мне никогда не говорил. Если собираешься, надо было меня предупредить. Я не могу знать твоих намерений. |