Книга Мелким шрифтом, страница 7 – Роберт Глэнси

Оскар проводил в кабинете совещание, Я видел, как там все разом загалдели и стали тыкать пальцами в мою сторону, Подошел Оскар и, понизив голос, отчитал меня за то, что я передвинул столы; нельзя так зацикливаться на ерунде, сказал он, вспомни, о чем предупреждал доктор Миллз.

Я дал Оскару слово, что думать забуду про дверь ^[39].

Потом я сразу пошел вниз, на первый этаж, и обратился к старшему охраннику. Вежливо объяснил, что в коридоре, неподалеку от моего рабочего места, есть блестящая белая дверь; мне лишь нужно знать, как называется компания, владеющая этим офисом, больше ничего.

— Напротив «Шоу и сыновья»? Новый офис? Первый раз слышу. Вы хотите сказать, что в здании, где я служу, открылось новое учреждение, а я этого не заметил?! То естья плохо выполняю свои обязанности — вы на это намекаете, сэр? Или вы шутите? Вас небось Джеф из отдела техобслуживания подослал, да?

— Что–что? — опешил я.

Недоверчиво глядя на меня, он насмешливо ухмыльнулся.

— Шуточка, черт возьми, удалась, сэр, — сказал он и вдруг заявил: — Что–то я вас не узнаю. Пропуск имеется?

Шаря в карманах в поисках удостоверения, я буркнул:

— Я из семьи… Шоу.

Мои слова не произвели на охранника никакого впечатления; он бесконечно долго изучал мое удостоверение и наконец изрек:

— Не очень–то вы на себя похожи. С вами что–то случилось? ^[40]

Ошарашенный таким поворотом беседы, я выдавил только, что уезжал в отпуск; мне вдруг вспомнилась красавицабарменша, я решил пойти поглазеть на нее и рванул прочь, (Без сучка без задоринки объединив в одно целое две навязчивые идеи.)

Барменша оказалась еще прекраснее, чем врезавшийся мне в память образ, я был настолько сражен ею, что невольно остановился на полдороге к стойке: боялся, что не удержусь и признаюсь ей в вечной любви ^[41].

Я видел, что она разговаривает по телефону, и тут ко мне подходит охранник — тот самый, с которым я только что препирался, — и требует покинуть бар, потому что я якобы нагоняю на девушку страх.

В общем, не сказал бы, что моя первая трудовая неделя выдалась на редкость успешной ^[42].

Они умирают.

По предписанию врача я взял отгул на несколько дней. Искать дома ключи к таинственным явлениям я уже перестал, Признал, что пытаюсь найти того, кого на свете нет. Веду себя, как наркоман, позабывший название заветного зелья: потребность острейшая, но удовлетворить ее нет возможности, Я отчаянно чего–то жаждал, меня терзало желание — увы, неутолимое. Я метался между Прежним Фрэнком и Новым Фрэнклином, то и дело поправляя себя самого: скажу что–нибудь, а в ушах тут же звучит другой вариант, который на самом деле готов был слететь у меня с языка. Это напоминало русскую матрешку, в которой скрыта целая череда очень схожих, вложенных друг в друга версий, увы, не оправдывающих надежд. Я решил самостоятельно избавиться от этих мучений. Желания искать Прежнего Фрэнка я не испытывал. Мне и так было хорошо. Какое–то время я сдерживал подступавшую грусть, но тут мне встретились три человека. Во–первых Сандра, во–вторых — Даг, и третий, самый странный, — я.

Я смотрел телепередачу. Ведущий объяснял, каким важным звеном в цепочке жизни на земле являются пчелы.

— Без этой крошечной цветочной Афродиты человечеству грозит опасность вымирания, — с улыбкой на лице говорил он.

Камера показала поле, усеянное, точно пульками, мертвыми пчелами, и я почувствовал, как что–то теплое ползет по лицу. Слезы. Я плачу. По этим дурацким пчелам, черт их подери. Слезы лились ручьем, а ведь я, в сущности, так и не понял, чем их смерть может повредить человечеству, просто мне стало невероятно жаль бедных дохлых пчелок. В дверь постучали; Элис откроет, подумал я, но вовремя спохватился: она же уехала вместе со своей начальницей Валенсией — сегодня у них йога. Я быстренько привел себя в порядок и открыл дверь. Стоявшая на пороге дама произнесла фразу, которую я теперь слышал от всех и каждого:

— Не уверена, что ты помнишь меня, Фрэнк.

— Молли? — наугад спросил я.

— Я — Сандра.

У женщины был поразительный нос — будто высеченный из хрусталя, с таким количеством углов и граней, что я остолбенел от изумления. Она улыбнулась, и меня захлестнула волна любви — будто на самом деле именно она моя жена. Сдерживая наплыв нежных чувств, я сказал:

— Какой у вас прекрасный нос!

— Спасибо, — сказала она и покраснела. — Я — подруга твоей жены. По правде говоря, старинная подруга, возможно бывшая. Столько лет прошло. Но одна приятельница рассказала мне про твою… аварию. Я скучаю по тебе, Фрэнк, мне очень жаль, что с тобой такое приключилось…

Неожиданно для самого себя я снова расплакался. Сандра мгновенно обхватила меня руками, прижала к себе — я утонул в ее волосах и шерстяной кофте, чуточку отдававшей грибами, — и вдруг мне вспомнилась одна подробность.

— Как поживает Молли? Твою маму ведь зовут Молли.

Не разнимая рук, Сандра сказала:

— Не хочется огорчать тебя, Фрэнк, но Молли очень нездорова. Она лежит в больнице. Умирает.

Я заплакал в голос и, не отдавая себе отчета, забормотал в теплую шею Сандры:

— Как и все пчелки, Сандра, как все бедняжки пчелки.

Она прижимала меня к себе и шептала:

— Знаю, Фрэнк, знаю.

Друзья только мешают.

С того вечера, когда мы с женой занимались любовью (наш перепих оказался событием одноразовым), все пошло совсем не так гладко, как я надеялся. Поначалу мы отлично ладили, наши приятные ужины продолжались, но однажды вечером возникло неожиданное препятствие. Началось с того, что я стал задавать вопросы. Не упоминая ни книги «Клерк X», ни плавающего в банке пальца, я ни с того ни с сего спросил:

— А до аварии я что, был в депрессии?

Она пристально глянула мне в глаза — будто мы с ней общаемся телепатически, да только мое приемное устройство сломалось и не принимает сигналов.

— Почему ты об этом спрашиваешь, Фрэнклин?

У нее вообще манера отвечать вопросом на вопрос. Меня это раздражало все больше.