Книга Король и император, страница 50 – Гарри Гаррисон

Другие покосились на него, приняли уточнение и перевели взгляд на ткани.

— Два дня назад он расхаживал по всему городу с ха-Наси, — сказал портной, не отрываясь от шитья и не повышая голоса. — В либрариуме порвал книгу и спросил, сколько стоит мудрость. Гаон счел его за идиота и попросил ха-Наси убрать его с глаз. Вчера и сегодня он был с женщиной. Прямо-таки оторваться от нее не может.

Седой глянул сначала недоверчиво, потом с грустью.

— Вероятно, он все еще связан службой Злому. Но кто от рождения не служит Злому? Над этим мы все и должны подняться. Тьерри, как считаешь, если позовем, он придет?

— Нет. Он ничего не знает о нас.

— Нельзя ли подкупить его?

— Он богат. Его одежды постыдился бы огородник, но взгляните, сколько золота он носит на себе. Говорят…

— Что говорят?

— Говорят, что он все время ищет новое знание. Его люди спрашивали в тавернах о греческом огне, открыто заявляли, что хотят научиться его делать. Каждый день, когда есть ветер, они запускают с палубы своего корабля необычный воздушный змей с мальчишкой внутри. Если вы пообещаете рассказать, как делается греческий огонь, он может прийти. Или пришлет кого-нибудь.

— Я не знаю, как делать греческий огонь, — медленно произнес седобородый.

Снова заговорил пастух:

— Тогда это должна быть женщина.

Чтобы скрыть наступившее молчание, портной стал громко расхваливать достоинства сшитых им одежд и удивительно низкие цены.

— Значит, это должна быть женщина, — мрачно проговорил седобородый. — Так обстоит дело с людьми — собственные чаяния и страсти ведут их навстречу гибели. Чресла человеческие требуют рождать новую жизнь. Но каждый новорожденный — еще один заложник Злого. Небесного Отца христиан.

— Иеговы иудеев, — добавил пастух.

— Князя мира сего, — хором сказали все толпящиеся под навесом.

Согласно обряду, каждый из них украдкой сплюнул себе на ладонь.

Шеф, объект всех этих скрытных обсуждений, в конце концов поднялся из-за стола и кинул серебряный пенни с собственным изображением, расплатившись за крепкое и терпкое вино, — у иудеев не было предубеждений против спиртного, свойственных мусульманам, хотя оно и не подавалось каждый день к столу, как у латинян, и никто не напивался с целеустремленностью норманнов.

— Возвращаемся на корабль, — сказал Шеф.

Свандис помотала головой:

— Я хочу прогуляться, поговорить с людьми.

На лице Шефа отразились удивление, растерянность, тревога.

— Ты это уже делала. В Кордове. Тебя не было всю ночь…

Она улыбнулась:

— Я не буду обращаться с тобой как с беднягой Хундом.

— Здесь нет рабынь, ты же знаешь. На каком языке будешь разговаривать?

— Если не найду с кем пообщаться, я вернусь.

Шеф не сводил с нее глаз. С тех пор как они соединились на палубе «Победителя Фафнира», каких-то полтора дня назад, он только о ней и думал. По-видимому, в его природе было заложено, что, привязавшись к женщине, он не мог думать о других, вообще больше ни о чем не мог думать. За исключением того, что необходимо предпринять. Сейчас предпринимать ничего не требовалось. Однако что-то подсказывало ему: эту женщину нельзя удерживать, она восстанет при одной мысли о несвободе. Зато скоро поднимется ветер.

— Приходи поскорее. — И он пошел прочь, подзывая гребцов со своей лодки, чтобы вернуться на «Победитель Фафнира».

Когда задул вечерний бриз, прислуга змея была готова к очередному пробному запуску. Среди моряков уже сложилась небольшая летная элита. В ней по праву оказались Квикка и Озмод, товарищи единого короля во всех его приключениях. Еще важнее было то, что у них сложилось глубокое убеждение: для любой проблемы можно найти техническое решение. Оба они из рабов сделались богачами благодаря техническим новшествам: сначала это были катапульты, потом арбалеты, потом обработанная отпуском сталь, потом водяные колеса, ветряные мельницы, ковочный молот, кривошипы и кузнечные мехи с приводом от водяного колеса. Они привыкли к типичным трудностям, сопровождающим претворение идеи в жизнь, воплощение замысла в машину. Они знали, что рано или поздно задача будет решена. И главное, они знали, что произойдет это благодаря пробам и ошибкам, благодаря объединенным знаниям многих людей. Сегодняшние неудачи не отнимали у них надежду на завтрашний успех. И уверенность их была заразительна.

Еще одним членом команды стал косоглазый Стеффи. У него тоже была убежденность — вполне достаточная, как увидели все, чтобы броситься с высокого утеса, надеясь при этом остаться в живых. Хама и Тримма работали на канатах, Годрих и Балла кроили и сшивали куски подаренной Ибн-Фирнасом драгоценной летной ткани. Полдюжины корабельных юнг, первоначально набранных шкипером Ордлафом для работы с парусами на реях, рьяно претендовали на роль летунов, за чем их сверстники с остальных шести парусников могли только следить с горькой завистью. Вся летная команда состояла из англичан, и они, за исключением мальчишек, были освобождены из рабства армией Пути. Викинги с драккаров Бранда выказывали определенное любопытство и с радостью готовы были сесть на весла и спасти упавшего в море змея. Лишь чувство собственного достоинства удерживало их от суетной одержимости экспериментаторов, жаждущих немедленно все испытать и попробовать.

Самым главным членом летной команды был сам король; его слишком часто вынуждали отвлечься другие дела, и на испытания он кидался, как изголодавшаяся пчела на нектар. Хагбарт, жрец Ньёрда, хотя и не совсем одобрительно относился к идее составить конкуренцию мореплаванию, тем не менее считал своей обязанностью перед жрецами Пути вести записи о производимых опытах. Но редко ему удавалось подобраться достаточно близко, чтобы увидеть, какие изменения внесены в покрой или крепления змея.

— Смотри, — сказал Квикка, когда приготовления были наконец завершены, — мы считаем, что теперь змей скроен абсолютно правильно. Внесены два усовершенствования, о которых не знает твой приятель из Кордовы.

— Вы убрали все куриные перья, — предположил Шеф, намекая на неудачный полет человека-птицы в Стамфорде.

— Ни одного не осталось. Арабский мудрец сказал верно: мы должны летать как люди, а не как птицы. И старый араб был прав еще в одном. Не нужно думать о змее как о парусе. Не нужно стремиться к тому, чтобы ветер толкал змея. Нужно, чтобы ветер его поддерживал. Поэтому нам пришлось скроить его… — Квикка пытался выразить понятие «асимметрично», но не нашел слов, — разным с разных концов. С наветренной стороны шире, с подветренной — уже. Вот. Есть у нас и другие соображения. Раньше мы запускали змея так, что мальчишка сидел лицом к ветру. Это прекрасно, когда имеется привязь, но в свободном полете намного хуже.

Двенадцатилетний Толман, самый любимый и самый прилежный ученик летной команды, едва Квикка упомянул о полете, тут же радостно вскочил на ноги и получил тычок в спину от ревнивого конкурента. Король, благодаря большому опыту, с легкостью разнял соперников.