Книга Не время для героев, страница 22 – Евгений Семенко

И это был фурор. Люди вставали, хлопали, свистели. Некоторые даже прослезились. А Черкашин на подмостках кланялся, раздавал воздушные поцелуи и подмигивал хорошеньким девицам. Нео спустился со сцены: уставший, взмокший, но счастливый. Он пробирался к друзьям через восхищенную толпу.

Илаф протянул ему руку, с почтением пожал, и что-то сказал своей племяннице, та юркнула прочь и вскоре принесла большой поднос с пятью кружками эля. Илаф поднял тост:

— За прекрасного певца, за блестящий талант и нашего гостя! — народ дружно заревел, загремели кружки.

Нео сел, тяжело дыша.

— Автограф дашь? — спросил Миххик с улыбкой.

Черкашин кисло улыбнулся, и отпил эля.

— Можем запустить тур по городам, — предложил Топольский, старательно изображая серьезность.

— Я займусь рекламой, — подхватил Жека.

— Ай, ну вас… — отмахнулся Черкашин. — Людям ведь понравилось, — он обвел взглядом многолюдный зал.

— Давно рэпчиком балуешься? — поинтересовался Савельев.

— Пару лет. Так, для себя пишу.

К их столику подошла племянница Илафа с еще одни подносом, на котором стояла высокая бутылка и простые бокалы из зеленого стекла.

— Вино от благодарных посетителей, — сказала девчушка, водружая бутылку на стол.

Так вечер и продолжался. Время от времени к столу звезды несли разное угощенье. Часто подсаживались люди, чтобы выпить с Черкашиным. Максим ни разу не отказал. Он купался в народной любви и заливался дареным спиртным.

Так продолжалось до полуночи. Часть людей разбрелась по домам, часть — очевидно самые большие поклонники таланта Нео — окружили его. Девушки игриво жались к певцу, стреляли глазками.

— Хочу карася в сметане! — осоловело объявил Макс, когда уставший Илаф подошел убрать очередную порцию грязной посуды.

Мужчина растерянно задумался, сказал:

— Есть запеченный карп на углях.

Нео быстро взглянул на друзей.

— Эт че? Я в рыбе не особо кумекаю.

— Карась, только большой, — пояснил Жека.

— Несите, — согласился Черкашин.

— Не рано ли ты зазвездился? — спросил Миххик, лениво доедая остатки жаркого. — Поручения раздаешь…

— Согласен, виноват, — пьяно буркнул Нео. Крикнул Илафу: — Не надо карася!.. Обойдемся!.. ик!.. мы народ простой… нечего… ик!.. карасей переводить…

— Пойду наверх, — сказал Топольский устало. Он выбирался из кольца поклонников Черкашина.

— Мы еще посидим, — кивнул ему Миххик, потянувшись за бутылкой недопитого вина. Жека кивнул.

— Ладно, — отозвался Олег.

Он неторопливо поднялся по лестнице, вошел в коридор и заметил, как из его с Максимом комнаты выходит племянница Илафа с зажженной лампой в руке.

Она испуганно ойкнула, увидев Топольского, потупилась.

— Убирала вашу комнату… — робко обронила девчушка. — И принесла заправленный светильник…

— Если будет нужно, мы попросим, — сказал Олег вежливо, но строго. Подойдя к дверям, он сунул ключ в замочную скважину, открыл дверь, но входить не стал. Он бросил взгляд на племянницу Илафа. Девушка поспешно заторопилась по коридору и сбежала по лестнице в зал.

Олег переступил порог и запер дверь. На тумбе тускло брезжила зажженная лампа. Большие тени дрожали на стенах, словно вуаль. Вампир осмотрелся: воровать у них было особо нечего, но он все же проверил вещи. Все на месте… Топольский сел на кровать и прислушался. Внизу затянули адаптированную версию песни Григория Викторовича Лепса — «Кружка эля на столе». Олег хмыкнул, бросил взгляд в укромный темный угол, где стояла бутылка с кровью. Следовало подкрепиться. Он потянулся к сосуду и замер, взял лампу, присветил. Бутылка стояла иначе, пробка была небрежно вколочена в горлышко.

Топольский нервно сглотнул. Взял емкость, допил кровь, которая уже начала терять вкус, открыл окно, и выбросил бутылку в кусты.

* * *

Утро Черкашина началось как заурядный бульварный роман: герой блевал после бурной пьянки.

Нео стоял на четвереньках, сунув голову меж кустов смородины на заднем дворике таверны, и время от времени исторгал из себя последствия звездной жизни.

Жека сидел на деревянной ступеньке черного хода, задумчиво курил и глядел на страдания Максима.

— М-да… — протянул маг, сипя трубкой. — Пить вы, творческие люди, не умеете.

Нео выгнулся, жалобно дернулся и закашлялся. Жека ухмыльнулся, радуясь, что не видит лица Черкашина.

— Волшбу-у-ун… — заревело из кустов. — Волшбу-у-ун… спаси меня…

— Как? — Евгений лениво помял затекшую ногу.

— Наколдуй «Алькозельцер»… наколдуй что угодно… молю-у-у… о-оу…

Макса смачно вырвало.

— Волшбу-у-ун… — Нео выбрался из кустов. Выглядел он жалко: бледный как стена, в блевотине и с классической ниточкой слюны в уголке рта. Он с последней надеждой глядел красными глазами на мага.

— Привыкай, кумир миллионов. Обратная сторона светской жизни, — развел руками Жека.

Нео завыл.

— У меня башка сейчас треснет… нутро переворачивается… помоги… не будь сволочью…

На пороге появился Миххик с кружкой рассола, протянул Нео. Черкашин принял спасительное питье трясущимися руками.

— А на Олега ругался, — припомнил ему Савельев.

Нео шумно хлебал рассол. Допив, он со стоном сел, держась за голову.

— Бедняга, — сказал Миххик, вопросительно взглянув на Жеку. Маг отрицательно покачал головой.

— Не владею я лечебной магией. Да и пусть учится отвечать за поступки, — наставительно сказал он.

— Мы в город, — объявил Миххик. — Прогуляемся, посмотрим местную оружейную, одежду. Тебе что-то взять?

— Двойной эспрессо… — булькнул Макс, растирая слюни по лицу.

— А еще? — уточнил Савельев.

Максим что-то мукнул и махнул рукой, вставая в позу гончей и резво двигаясь в кусты.

Топольский остался в таверне. С самого утра вампир был задумчив и чем-то озадачен. Он ходил по залу и странно косился на Илафа, протиравшего стаканы в баре. Но особенно внимание Олега привлекала юная племянница хозяина таверны. Девчушка была не красавица, но и не уродина, — обычная. Тихая, скромная, работящая. Нео, например, она не впечатлила. Но отчего-то Топольский старался, как бы случайно, оказываться там, где была она. Вампир даже поинтересовался у ее дядьки, как зовут его родственницу. Звали девушку Марта.

Меж тем, Нео отчасти пришел в себя, со стоном поднялся и поплелся вдоль стены к главному входу. Там стояла большая бочка для сбора дождевой воды, в которую Черкашин с удовольствием сунул голову. Он вынырнул из бочки, плеснул на себя несколько пригоршней воды и плюхнулся на низкую лавчонку у входа. Мимо проходили люди, с отвращением косясь на пьянчугу, в котором никто не узнавал знаменитого певца. Вот она, жестокая правда бытия: вчера ты любимец публики, а сегодня — никто…