Книга Разрушающие себя, страница 40 – Яна Мелевич

Не надо этого делать. Прекрати. И хватит улыбаться так по-доброму. Ты просто ненормальная, блаженная, чокнутая. Я совсем другой человек. Не умею ни любить, ни сострадать. Пытаюсь сделать хоть что-то правильное и хорошее, но по итогу все порчу. Нельзя любить такого человека как я. Это зря потраченные нервы.

— Не свалишь теперь, лгунишка, — хмыкает Аня. Чему ты радуешься, дура?

— Отстань, идиотка, — огрызаюсь в ответ. Одно радует, Диана хотя бы молчит все это время, ничего не пытается сказать. Нужно просто уйти. Решить эту проблему одним звонком в социальную опеку и забыть навсегда.

У Дианы есть удивительная способность: появляться эффектно и вовремя. Стоит только попытаться сбежать, как она обнимает меня со спины одной рукой. Непроизвольно хватаюсь пальцами за нее, чуть повернув голову и ощущая кожей горячее дыхание. Одна улыбается мне, другая шепчет на ухо слова, проникающие в самые глубины подсознания и раздирающие на части мрачные тени прошлого.

— Помнишь мои слова? Доверие. Не убивай в них это, ведь ты не такой.

Хотел бы понять, какой настоящий я. Гриша утверждает, что ребенок внутри меня не смог вырасти. Он боится ответственности, опасается чужих эмоций и привязанностей. Отсюда любое проявление заботы воспринимается в штыки. Насилие заставляет нас закрываться от окружающего мира, дабы не повторить травмирующий опыт. А еще дети врут, но только если их вынуждают взрослые. Поэтому я соврал, ведь не видел другого выхода. Или боялся его увидеть.

Пока я рассуждаю о себе, первой с места срывается Василиса. Она уронила своего кошмарного розового зайца на грязный бетонный пол и подбежала ко мне, крепко обхватив за талию. У меня просто одним махом выбивает кислород из легких от этого прикосновения. Оно в десятки раз сильнее Дианиного. Такое доверчивое, самое честное в мире. Вася не слышала моих жестоких слов, но я надеялся, что Федя ей все объяснил. Куда там. Засранец мелкий бросается следом. Всхлипывая, Федька цепляется пальцами за мою одежду. Рубашка намокает от соленых слез, и от этого становится еще тяжелее дышать.

— Пожалуйста… пожалуйста… — шепчет он едва слышно, и мне не нужно спрашивать, о чем идет речь. Диана отпускает меня, позволяя коснуться их волос.

Она что-то говорит Ане с Ромой. Они тихо спорят, но отступают. Сейчас нам просто нужно пространство без посторонних и знакомых. Даже Блажена понимает это, не давая одной из любопытных работниц зоопарка досмотреть эту «драму».

— Давай уедем, а? У тебя же много денег. Ты можешь заплатить.

Могу, да. Мне хватит и средств, и возможностей. Все покупается и продается, особенно люди. Неважно, какой будет век, развитие технологий или сколь строги законы. Достаточно назвать правильную цену. Только я же понимаю, что есть вещи, которые нельзя приобрести на любимые многими бумажки.

Сегодня со мной едва справились двое сильных мужчин и три слабые женщины. Не будь дома Ромы, Ильи или не дозвонись они Грише, я бы сорвался. Опять вернулся к таблеткам, погрузился бы в хаос, превратив собственную жизнь в бесконечные ожидания времени принятия следующей дозы. Сам себя воспитать не могу, что могу дать детям? Возможности, но не правильное воспитание. Деньги вместо заботы и парочку язвительных комментариев вместо понимания.

— Было бы все просто, сейчас пили апельсиновый сок на берегу какого-нибудь залива или жили в деревне, выращивая коров, — усмехнулся горько, присаживаясь перед ними на корточки, когда они расцепили объятия.

Коснувшись пальцем щеки Василисы, я стер слезинку, и внутри впервые что-то дрогнуло. Не потому, что мною вновь завладела паника или страх вновь вырвался наружу. Не ощущалось присутствие Лены. Мне просто было… грустно?

Они оба все понимали. Пока я говорил о себе, взяв их за руки, ведя по дорожке. Медленно, никуда не торопясь. Несмотря на позднее время, давно севшее солнце и скребущих в клетках зверей, готовящихся к ночлегу. Зоопарк давно закрылся, все посетители давно ушли, кроме нас. Не знаю, что это стоило Блажене, потом обязательно у нее спрошу. Или остальных, явно ведь пришлось договариваться с руководством.

В воде у берега Большого Пресненского пруда слышались всплески. Чуть дальше находились небольшие островки с домиками для птиц, расположенные специально в отдалении, дабы посетители не нарушали покоя пернатых. Василиса дернула меня за руку, показывая что-то жестами. Свет фонаря освещал ее лицо, пока мы стояли у главного входа.

— Она спрашивает, можно ли тебя вылечить, — отвечает на мое недоуменное молчание Федя, оглянувшись на подружку и вновь возвращаясь к осмотру водной глади. Стыдно, но я так и не выучил язык глухонемых. Ее бы к врачу, аппарат купить. О чем я тоже не позаботился.

— Не знаю, — честно ответил я, поймав на себе задумчивый взгляд Федьки. — Не смотри так.

— Та бабка соседка говорила, что бывших наркоманов не бывает, — отозвался он, а мои пальцы сжались в кулак. Вот же сука старая. И сюда нос сунула.

— А это не ее дело собачье, — на автомате ответил я и тут же пожалел. Вася отшатнулась испуганно, будто почувствовав исходящую от меня агрессию. Правда, потом прильнула обратно, позволив обнять себя одной рукой.

— Блажена считает нас семьей, — в голосе Феди слышится тоска. Я опускаю ресницы, непроизвольно прижимая к себе худенькое девичье тельце, дрожащее от ночного холода. Обнимаю ее крепче. Я сглатываю ком, говоря раньше, чем успею подумать и остановить себя.

— Я тоже.

— Что?

— Считаю нас семьей. Просто иногда приходится жить отдельно. По обстоятельствам. Ты же понимаешь?

Федя поворачивается ко мне, и на лице серьезное выражение сменяет улыбка. Да, он понял меня. Федор Соколов в свои девять лет взрослее меня. Есть огромный шанс, что его жизнь сложится совсем иначе. Я могу только помогать материально, оставаясь пассивным наблюдателем. Скоро ни Василисе, ни ему не нужна будет моя помощь. Они куда сильнее, чем кажутся.

— Ты будешь нас навещать?

— Конечно, — я не уверен, что это возможно. Но ведь никто не запрещает стараться.

Соколов наклоняет голову набок, протягивает мне руку и задает вопрос, заставивший меня вздрогнуть:

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Точно?

— Да.

— Честно?

Улыбаюсь, понимая куда он клонит. Два раза вру, один раз говорю правду. Только сейчас эта система дала сбой, чему я чертовски рад.

— «Да» — на все три вопроса, — хмыкаю в ответ и жму маленькую ладонь, закрепляя навсегда наш словесный договор.

Ночной город за окном выглядит довольно мистически. Эти яркие огни, цветные баннеры или огромные, нависшие безмолвными статуями высотные дома кажутся чем-то необычным. Дети спят, а в машине тепло и пахнет лимонным ароматизатором. Не самый мой любимый запах, но не мне учить таксиста выбирать ароматы для салона собственного автомобиля. Аня с Ромой уехали гораздо раньше. Напоследок Сташенко сказал, что гордится мной. Будто бы мне было интересно его мнение.