Книга Судьба - дама настырная, страница 36 – Ива Ривер

— Если б она ещё не пыталась меня в какую-нибудь грязь постоянно окунуть — было бы вообще супер.

— Ну, это-то не страшно, «бриллиант, упавший в грязь, всё равно останется бриллиантом», — улыбнулся Артур.

— Только это и утешает, — я тоже расплылась в улыбке.

— Я смотрю, к ремонту готовишься? — кивнул он на прихожую.

— Это не я, это собака.

Артур укоризненно покачал головой.

— Понятно. Тогда не торопись, подожди полгодика. — Я и сама понимала, что с ободранными стенами мне придётся теперь жить ещё долго, пока пёс не повзрослеет и не перестанет драть всё подряд. — Замуж тебе надо, а не зверьё разводить.

— И ты туда же?! Сговорились вы, что ли? — возмутилась я, доставая коробки с чаем. — Тебе без добавок?

— А с бергамотом есть? — спросил Артур.

— Откуда? У меня такого отродясь не было, я даже запах его не выношу.

— А мне кажется, я как-то видел.

— Ты, наверное, меня с кем-то путаешь. Хотя…надо посмотреть, может, какой идиот и принёс.

— Ай-я-яй, как не политкорректно, — с улыбкой покачал головой Артур. — Нельзя людей идиотами называть.

— Чего это? Достоевскому можно, а другим, значит, нет? Мне, между прочим, Мышкин очень даже симпатичен. И тоже, кстати, князь, — иронично заметила я, оглянувшись на него.

Артур действительно был потомком знатного армянского рода, что в среде его товарищей пролетарского происхождения частенько служило поводом для подколок.

— Определённо тебе замуж надо. Незамужние девушки становятся язвительны и злы.

— Интересно, почему ни один убежденный холостяк мне такого не советует? Исключительно женатые! Не иначе как из зависти. Невыносимо чужое счастье видеть?

— Конечно, — засмеялся он, — что ж нам, бедным, одним страдать?

— Что-то я не замечала, чтобы ты больно страдал. У тебя ведь, кажется, не первый брак?

— Пятый, — с улыбкой кивнул он.

Ого! И когда только успел? Такой молодой! Хотя… есть у меня знакомая, которая только и успевает браки с разводами оформлять. Но там уже явно клиника.

— Вот-вот. А было бы невмоготу, сомневаюсь, чтобы ты по пятому кругу в это ввязался. Всё-таки на идиота ты не тянешь.

Микроволновка тренькнула, я достала готовые бутерброды и водрузила на стол.

— Не тяну, это верно, — вздохнул Артур. — У меня другая проблема. Если дошло до интима, считаю себя обязанным предложить даме руку и сердце. Кто ж виноват, что в разное время все мои пять дурёх согласились.

— Ничего себе! — поразилась я. — Что, вот так запросто, без любви, раз и всё? Следуя гипертрофированному чувству долга? Да у тебя, походу, проблем больше, чем у моей собаки!

— Ну не то чтобы совсем без любви, — засмеялся Артур. — На такие жертвы даже я не способен. Поначалу кажется, что влюблён, а потом… Короче, постоянно путаю любовь с разгулявшимся либидо. А когда через годик-другой разберусь, что и интересы-то у нас разные, и поговорить нам не о чем, уже поздно, увяз в своей ответственности по самое не хочу. Обидеть жену уходом не могу, вот и приходится ждать, пока она сама меня бросит.

— И ты, змей, после всего, что сейчас наговорил, смеешь предлагать мне замуж?! А если мне такой же чёрствый тип попадётся, и будет терзаться в ожидании, когда ж я, наконец, от него, любимого, уйду?! — в шутку напустилась я на него.

— Не попадётся. Сейчас большинство вообще считает, что постель — не повод для знакомства. Разве что меня дождёшься, — он опять широко улыбнулся и подмигнул мне карим глазом, шельмец. — Глядишь, через месяц-другой и освобожусь.

Артур, как и многие другие лица кавказской национальности, неравнодушные к блондинкам, давно на меня заглядывался. Однако, как отпрыск приличного рода, получивший безупречное воспитание, никогда границ дозволенного не переходил, зная, что отношусь я к нему исключительно по-приятельски. Обсуждать подобные темы и ненавязчиво шутить о наших возможных отношениях он стал позволять себе совсем недавно, после нескольких лет знакомства.

— Нет уж, благодарствуйте, — хмыкнула я. — Мне и так-то институт брака представляется пережитком прошлого, а вы, сударь, хотите, чтобы я убедилась в этом окончательно и с горя в монастырь подалась?

— Вот монахи-то обрадуются! — захохотал Артур.

И тут, прерывая наш бессмысленный трёп, громыхнуло так, что монолитное сооружение, коим является наш дом, вздрогнуло.

***

Федька подпрыгнул и, заглушая вой сработавшей у всех машин в округе сигнализации, захлебываясь лаем, ринулся к двери. Мы побросали недоеденные бутерброды и бросились следом.

Кое-как успокоив собаку и на ходу обуваясь, мы с Артуром наперегонки скатились с лестницы, и попали прямиком в объятия полоумного соседа.

— Началось, товарищи! — в восторге вскричал Бронштейн, натягивая на голову красную эмалированную посудину, призванную, надо полагать, исполнить роль каски.

Отчебучив нечто похожее на танец с саблями, он набрал в лёгкие воздуха и вдруг на весь подъезд заголосил: «Взвейтесь кострами, си-и-ни-е ночи!»

Мы попробовали затолкать очумевшего соседа обратно в его нору, но не тут-то было! Горланя пионерский гимн, Бронштейн рвался на передовую, невзирая на преграды. Пришлось отступить и рука об руку с «соратником» бежать выяснять, по какому поводу прозвучал мощный взрыв.

Слева, сразу за нашим парком, в небо поднимался густой столб чёрного дыма. Воняло гарью, но что именно горело, рассмотреть из-за деревьев было невозможно. Мы поспешили к воротам.

Оказалось, костром взвился джип в соседнем дворе.

Я уже подзабыла времена, когда на наших улицах взлетали в воздух автомобили, и сейчас была неприятно удивлена, с сожалением глядя на то, что осталось от добротного внедорожника. В те давние времена было легче лёгкого случайно оказаться на линии огня, сейчас же, к счастью, никто не пострадал, не считая, конечно, душевных ран хозяина машины. Мужик бегал вокруг, размахивая руками и хватаясь за голову, не то причитая, не то матерясь. У костровища быстро собиралась толпа.

Кое-как объяснив взбудораженному Бронштейну, что это вовсе не теракт, а какая-то узкомасштабная местная разборка, нам удалось с горем пополам отволочь соседа, продолжавшего распевать патриотические песни, обратно домой. В приступе безудержного революционного порыва Бронштейн всячески упирался и пытался сбежать, душой стремясь на баррикады. И только после моего недвусмысленного приказа затаиться и дожидаться сподвижников, которые якобы должны ближе к ночи собраться на совет, позволил утрамбовать себя в квартиру.

Попеременно ощущая себя то Кларой Цеткин, то медсестрой из психушки, домой я вернулась удручённая, сильно опасаясь, что совещаться Борису Абрамовичу придётся нынче не с нами, а с психиатрами.