
Онлайн книга «Жестокий эксперимент»
Замерзла – это не то слово. Я продрогла до костей. В тот день было особенно холодно. Он помог мне сесть на пассажирское сидение, а сам сел за руль, отложил портфель на заднее сиденье и включил свет в салоне. Выглядел он очень даже хорошо. Нет, не салон, а Дмитрий Игоревич. Темно-синее пальто, полосатый шарф, очки. Будто он в офисе работает с такими же мажорами, а не с психопатками вроде меня. Видок наверняка у меня был так себе: красный нос, шапка набекрень, из-под нее торчат спутанные волосы. Вообще-то я не видела себя в зеркало, но последнюю неделю выглядела именно так, когда заходила домой. Я сошла с ума, но мне хотелось кое-что узнать. – Я провела в Институте семь лет. – Да, верно. Подумала, что стоит вывалить все и сразу, чтобы не занимать его время. – У меня за эти годы родился ребенок? – Зачем вам знать? Он был спокоен. Надеюсь, в кармане его пальто нет заряженного шприца. И он точно не сможет позвать санитаров: они остались в Институте. – Хочу знать, что происходило с моим телом. Я прошла обследование у гинеколога. – Подумайте сами. Вашему ребенку сейчас может быть год, два, три, пять. Он уже в другой семье. Он выдал заготовленные фразы. Такие ситуации, видимо, уже случались, и он знал, что говорить. Но сейчас мы не в казенных стенах. Пожалуйста, Димка, хоть на полчаса превратись в человека и скажи мне правду. – Я была суррогатной матерью? Он не ответил, и это было хорошим знаком. Что-то в нем происходило, пока он стучал пальцем по рулю и смотрел сквозь лобовое стекло. Ну же, мерзкий Институт, убери щупальца. Позволь своему верному слуге ненадолго отключиться от жесткой системы. – Это был мой ребенок? Я могу задавать вопросы, а вы будете всего лишь кивать. Пожалуйста, мне нужна правда. Не знаю, что буду с ней делать. Наверное, просто хочу убедиться, что существовала в течение семи лет, которые Институт стер из моей памяти. Дмитрий Игоревич взглянул на меня: – Мы об этом не говорим пациенткам, но почти все женщины, которые заключают контракт на длительный срок, несколько раз беременеют и рожают как минимум одного ребенка. Вы беременели четыре раза. Три раза вам делали аборт на разных сроках. Он помнит, что со мной происходило. Я готова слушать. Пожалуйста, не умолкай! – Вы хотели знать правду, а она такая. Слишком жестокая для наших пациенток. Каждой женщине делают от трех до пяти абортов. Каждая рожает один или два раза. Доктор смотрел на меня, и это давало мне надежду, что он говорил правду. – А что с моей четвертой беременностью? Я родила? Здесь нет никого, кроме нас. Никто не услышит этого разговора. – Да, вы рожали один раз естественным образом. Вы были в сознании и во время беременности, и во время родов. Не беспокойтесь, вы ни с кем не вступали в интимную связь. Была проведена несложная процедура, вам просто ввели биоматериал. – Кто родился? Он отвернулся и уперся взглядом в лобовое стекло. Давай продолжим, все так неплохо началось. Пусть правда звучит страшно, и от нее меня потом бросит в дрожь, но я ее жду. Я желаю ее услышать. – Девочка вроде бы. Извините, я не помню. Он сказал это искренне. Вряд ли можно запомнить все подробности многочисленных экспериментов, которые ставились над его пациентами. – Сколько ей сейчас? И снова между нами повисла давящая тишина. – Я не пойду жаловаться на вашу контору и не стану влезать в семью своей дочери. Просто хочу знать. Слишком тихо было в салоне, сюда не врывались звуки улицы. Я ощущала ритмичные удары своего сердца, оно билось чересчур быстро. В мою голову прокрались ужасающие предположения. Нет, сейчас я не должна думать о плохом. – Примерно полтора года. – Ее забрали в семью? Мне нужно услышать, что с ней все хорошо, хотя моя интуиция кричит об обратном. Зачем столько детей? Ведь пар, которые не могут родить своего ребенка, не так много! Вынесу ли я всю правду или лучше оставаться в неведении? – Она в семье с рождения. Он отвернулся. Взглянул в боковое зеркало. Фальшиво прозвучала эта фраза. Дмитрий Игоревич снова посмотрел на меня. – Есть правда, которую лучше не знать. Он смолк. Что происходит с детьми? Что случилось с моей дочерью? – А как же этика и все в этом духе? Я озвучила вопрос, и когда его услышала, поняла, как он наивен. – По бумагам все в норме. Дмитрий Игоревич замолчал. Я пыталась дышать. Вдох-выдох. То, что мой врач сказал, прозвучало слишком ужасно. Это не обо мне, это о какой-то другой женщине. Я уперлась глазами в потолок, пытаясь удержать слезы. Сейчас нельзя давать волю эмоциям. Мне нужна вся правда. – Я делаю пробуждение мягким и стараюсь уберечь людей от того, что с ними происходило, – произнес доктор. Я взглянула на него: – Я видела листовки, мне сунули одну. Есть те, кто говорит правду. Неужели нет никакой управы? Должен же быть шанс что-то изменить! – Ни у кого сейчас не хватит ресурсов, чтобы как-то повлиять на то, что происходит в стенах Института. Вам нужно принять, что с вашим телом было проведено множество испытаний, и попытаться встроиться в настоящую жизнь. Что-то такое я уже слышала. Снова полилась официальная речь. Пожалуйста, не прячь своего внутреннего человека, он еще не все мне рассказал. Прошу, не превращайся в робота! Только не сейчас! – Я столкнулась с одним человеком. Случайно. Он меня узнал, подошел сам и рассказал идиотскую историю про корабль. Надо было сказать помягче. Я так боялась спугнуть своего врача, сбить с мысли или разозлить, а нехорошие словечки и дебильно-наивные вопросы так и слетали с языка. Надеюсь, он меня не вышвырнет из машины. – Корабль оказался больницей, и мы оттуда попытались сбежать, – уточнила я. – Вы помните такой эксперимент? Дмитрий Игоревич потер лоб и проговорил: – Мы тестировали на вас один препарат, который должен был создать иллюзию красивого события. Он замолчал. Красивого события, видимо, не получилось. – Хочу знать, что было на самом деле. Я уткнулась носом в высокий ворот своего пуховика. Если про детей нельзя говорить, то расскажи хотя бы про дурацкий эксперимент с кораблем, о котором мне твердил Михаил. – Вы приходили в парк аттракционов, веселились на празднике в кафе и плыли на корабле. Институт планирует продавать подобного рода услуги тем, кто не в состоянии заплатить за настоящее впечатление. |