Онлайн книга «Будет больно»
|
— Придурок! — Стерва! На этот раз я легко отталкиваю Вадима и хлопаю дверью в свою комнату. Прислоняюсь к ней спиной и дышу часто-часто. Что сейчас произошло? И почему я это допустила? Чертов мальчишка переходит все границы. Тоже мне, гуру секса, мать его. Определяет возбуждение, надо же, какие познания в столь юном возрасте. Сволочь! Ненавижу, ненавижу, ненавижу… Но снова и снова возвращаюсь мыслями к нему. А воображение упорно подбрасывает картинки, как он сейчас трахает эту девицу. Глотаю таблетку снотворного, чтобы до утра избавиться от навязчивого дерьма в своей голове. Просыпаюсь от шума за окном. Машина. Надеюсь, этот несносный мальчишка свалит снова до ночи. Поднимаюсь с кровати и чуть отодвигаю штору. Открыта калитка во двор, ворота закрыты. Видна машина такси, в которую садится протрезвевшая девушка. Вадим как-то холодно с ней прощается. Что, не удовлетворила? Черт! Мне до этого вообще не должно быть дела. И ехидничать тоже не стоит. Отхожу от окна, переодеваюсь и иду вниз. Наверное, надо сделать вид, что вчера ничего не произошло? Вот только этот мальчишка меня будет провоцировать и провоцировать, а сдерживаться становится все труднее. И съязвить в ответ что-нибудь ой как хочется. В кухне пусто, но стоит запах кофе, и дверь на веранду открыта. Темная макушка виднеется над спинкой моего любимого кресла. Он специально его занял? Так, Лиза, спокойно. Я уже начинаю искать в каждом его действии и слове подвох. Скорее всего, Вадим просто не понял, что это мое кресло. Нам придется как-то общаться и уживаться. Главное, чтобы недолго. Наливаю себе кофе и тоже выхожу на веранду, приветливо говоря: — Доброе утро. Вадим сразу окидывает меня взглядом, к которому мне пора бы начать привыкать, но каждый раз дрожь пробирает, и кивает: — Доброе. Ни намека на насмешку — ровный, спокойный голос. И я уже хочу облегченно выдохнуть, как он добавляет: — Как спалось? Эротические сны не мучили? Только не вестись на эту провокацию. Улыбаюсь и тоже спокойно отвечаю: — Мучили. Скучаю по твоему отцу. — Ага, и поэтому у вас разные комнаты? — А вот это не твое дело. — Может, и не мое. Но я обязательно узнаю, что ты скрываешь. Мамонтёнок Когда она впервые почувствовала настоящую боль? Это не разбитые коленки, не прикосновение бормашины к чувствительному зубу, не драка в песочнице — не все то, что кажется детям трагедией, но забывается мгновенно. Мама всегда называла ее умной девочкой, глядя с нежностью на своего ангелочка. Читала Машенька с трех лет, писала с пяти, считала и все-все-все помнила. Это казалось странным, выдумкой маленькой девочки, которая рассказывала воспитательнице в детском саду, что, когда ей было три года, они с мамой ездили в Москву. В подробностях описывала гостиницу возле ВДНХ, в которой они жили, площадь трех вокзалов, Красную площадь. Повторяла названия станций метро по порядку, запомнила названия улиц. Феноменальная память — так говорили, но все равно недоверчиво качали головой. А она помнила. Хотя многое хотела забыть. Особенно тот день. Как хорошая и примерная девочка, она проснулась с утра, почистила зубы, умылась. Мама еще не вернулась после ночной смены, но осталось недолго, всего-то полчаса. Раздался звонок в дверь. Мама учила, что открывать никому нельзя, а у нее самой есть ключи. Если вдруг мама их забудет на работе или потеряет, то у них был условный сигнал: три коротких, один длинный. Точно так же звонила и тетя Света, соседка, которая иногда заходила в отсутствие мамы. Сейчас же звонили долго и настойчиво. Машенька прижала к груди нового плюшевого мишку и тихонько подошла к двери. Она была тонкой, звукоизоляции никакой, так что можно было расслышать все, что происходило в подъезде. Машенька приложила ухо к холодному дереву, выкрашенному серой краской, и услышала незнакомый мужской голос: — Может, нет никого? — Она сказала, что девочка одна дома, — ответил уже женский голос. — Не мог же шестилетний ребенок уйти один из дома в девять утра. — Женщина сказала, что ей пять. Машеньке было пять с половиной, и она хотела открыть дверь и поправить незнакомых людей. Но так делать было нельзя. Снова протяжный звонок, потом стук. Машенька вздрогнула и чуть не выронила своего мишку. — Что здесь происходит? — раздался знакомый голос. Это была тетя Света. Маленькое сердечко трепыхалось в груди, как воробушек, попавший в силки, но боль пронзила его следующих слов, которые сказал мужчина: — Нам надо забрать ребенка. Куда забрать? Зачем? Где мама? Машенька ничего не понимала. Пусть они подождут, мама скоро придет с работы. Вопрос озвучила тетя Света: — В смысле? А где Лиза? Ну… мать Машкина. — Бросила она, похоже, девочку. И тут сердце Машеньки как будто просверлили ненавистной бормашиной. Стало больно. Она не думала, что слова могут причинять боль, не понимала, как это происходит. Только вчера она плакала, слушая песенку мамонтенка в мультфильме, она жалела маленького, потерянного на льдине, чувствуя легкие уколы в области груди. А сейчас там все разрывалось, обливалось чем-то едким. Слезы мочили светлую мишкину шубку и впитывались в поролон внутри. Ни одна игрушка на свете не впитывала в себя столько детских слез, как этот мишка, пока его через несколько лет не отправили на помойку. — Где моя мама? — с вызовом спросила Машенька, после того как встала на цыпочки, повернула ключ в замке и распахнула дверь. Тетя Света прижала руку к бюсту, суровый дядя в форме и то подобрел, а низенькая женщина всплеснула руками: — Как можно было бросить такого ангелочка? Машенька хотела закричать, что никто ее не бросал, что мама вот-вот вернется, но слова смешались с рыданиями. Все взрослые смотрели на нее так, как вчера она сама смотрела на мамонтенка. В ее феноменальной памяти тут же всплыли слова: «Пусть мама услышит, Пусть мама придёт, Пусть мама меня непременно найдёт! Ведь так не бывает на свете, Чтоб были потеряны дети». Да только она не потеряна — она брошена. — Тетя Света, а у вас зеленка есть? — спросила она у соседки сквозь слезы. |