Книга Год, когда я всему говорила ДА, страница 25 – Шонда Раймс

Я не из мам «все выглядит отлично». Я из мам «едва держусь».

Я – мама-неряха.

Я отвозила детей в школу, одетая в пижаму.

Грязную пижаму.

Давным-давно, о-очень давно, в одной из школ, в которой моя дочь уже, к счастью, не учится, я сидела на родительском собрании, которое все школы устраивают в конце лета. После теплого и бодрящего приветственного выступления директриса пригласила на сцену главу родительского комитета. Кстати, этой главой была родительница одного из учащихся. Мамаша. Точь-в-точь такая же мамаша, как и все прочие. В смысле если бы все прочие мамаши были высокими, роскошными, блестяще интеллектуальными и – мне придется это сказать – практически совершенными во всех отношениях.

Эта мамаша-совершенство из родительского комитета начала рассказывать нам о правилах дежурств по пятничной распродаже выпечки, в которой все мы должны были принимать участие. (Кстати, почему мы закармливали своих детей сахаристой выпечкой и почему продавали им эту выпечку в попытке собрать денег, в то время как стоимость обучения в этой школе и так заставляла меня непроизвольно содрогаться всякий раз, стоило о ней подумать, – это было выше моего понимания. Но там была еженедельная распродажа выпечки, и все мы должны были в ней участвовать. Потому что так нам сказала мамаша-совершенство из родительского комитета.)

– И, наконец, – подытожила она, – чтобы у нас не было таких проблем, как в прошлом году, я просто хочу внести ясность: вся выпечка должна быть домашней, вы должны готовить ее вместе с ребенком. Это ведь намного приятнее!

Ну, возможно, дело в моем происхождении со Среднего Запада.

Или в моем здравом смысле.

Или в маме-неряхе во мне.

В общем, дело было в чем-то таком.

Не успела я еще толком понять, что происходит, как мой рот раскрылся, и я заговорила – голосом, который четко и громко разнесся на всю аудиторию:

– Вы что, мля, издеваетесь, что ли?!

Очень громко. ГРОМКО. ГРРРРРРРОМКО.

Как по команде, все головы повернулись в мою сторону. Попробуйте побыть такой мамой в школе, где учится ваш ребенок. Я даже не знала, что во мне есть такое. Но оно было. Я взбесилась. Я была оскорблена.

У меня есть работа, которая отнимает кучу времени. Работа, которую я люблю. Работа, которую я не обменяла бы на все блага мира. Но сценаристский труд живет в моем разуме двадцать четыре часа в сутки. Я вижу сны о телефильмах. Эта работа вычерпывает меня до дна. И все же я ей предана. Этой спешке, этой укладке рельсов, этой работе.

Я работаю. У меня есть работа.

Люди, у которых есть работа, часто не располагают временем, чтобы заниматься выпечкой.

«Но быть матерью – это тоже работа, Шонда».

Я вот буквально слышу, как кто-то из тех, кто читает эту книгу, сейчас произносит эти слова.

Знаете, что я на это скажу?

НЕТ.

ЭТО НЕ ТАК.

Быть матерью – это не работа.

И перестаньте кидаться в меня чем попало.

Мне очень жаль, но это не работа.

Я считаю оскорблением материнству называть его работой.

Быть матерью – это не работа.

Это сущность.

Это моя сущность.

Работу можно бросить. Перестать быть матерью я не могу. Я мать на веки вечные. У матерей никогда не бывает конца рабочего дня, у матерей никогда не бывает отпуска. Материнство переопределяет нас, заново формирует нас, разрушает и восстанавливает нас. Материнство сводит нас лицом к лицу с самими собой как детьми. С нашими матерями как людьми. С нашими самыми темными страхами по поводу нашей сущности. Материнство требует, чтобы мы взяли себя в руки – или мы рискуем необратимо навредить другому человеку. Материнство выхватывает из тел наши сердца, привязывает их к нашим крохотным человечкам и посылает их в мир вечными заложниками.

Если бы все это происходило на работе, я бы уже пять раз бросила такую работу. Потому что на оплату такой работы во всем мире не хватит денег. И на моей работе мне не платят запахом младенческой головки и мягкой тяжестью уютной сонной малышки на моем плече. Быть матерью невероятно важно. А скептикам я прорычу: не принижайте материнство, называя его работой.

И, пожалуйста, даже не пытайтесь заикнуться мне, что это самая важная работа, которая будет у меня в жизни, пытаясь таким образом убедить меня весь день сидеть дома с моими детьми.

Не надо.

Я ведь могу и в нос кулаком дать.

Самая важная работа для женщины, которой нужно оплачивать квартиру, штрафы за неправильную парковку, коммунальные счета и покупки, – это та работа, которая приносит ей деньги, чтобы не дать своему семейству умереть.

Давайте перестанем участвовать в гребаном мифологическом культе женщины, который выставляет материнство работой.

Сидеть дома с детьми – это невероятное решение. И оно потрясающе и достойно восхищения, если вы его выполняете. На здоровье.

Но материнство – это все равно материнство и в том случае, если вы не сидите дома с детьми. Оно материнство и тогда, когда вы получаете работу и ходите на работу. Оно материнство и в том случае, если вы служите в спецназе и вас перебрасывают за границу, а ребенок остается с вашими родителями.

Все равно это материнство.

И все равно это не работа.

И работая, и сидя дома, женщина все равно остается матерью.

Одно не лучше другого. Оба выбора достойны одного и того же – уважения.

Материнство в обоих случаях остается в равной степени болезненным вызовом смерти, в равной степени трудным.

О да, о да.

Давайте все на минутку опустим оружие, ладно?

Возможно, ты считаешь, что для личностного роста твоего ребенка необходимо заниматься домашней выпечкой. Да пребудет с тобой сила, сестра. Я буду защищать твое право печь брауни, я выйду на марш за твое право печь дома все, что тебе, черт побери, заблагорассудится печь дома. Но я выну из ушей сережки и попрошу кого-нибудь подержать мою сумку на время вербального поединка, которым нам придется заняться, если ты попытаешься сказать мне, что я должна определять свое материнство точно так же, как определяешь свое ты.

Здесь хватит места для всех.

Палаточный городок материнства очень, очень велик.

Если я захочу купить брауни в магазине и привезти их в школу в мятом коричневом бумажном пакете, упакованные в контейнер из пластика и фольги, не сняв оранжевого ценника, то знаете что?

Вот так это и будет.

Выкусите, судьишки!

Я не указываю вам, что вы должны поступать так же. Идите и пеките все, что вам в голову взбредет. Но мы должны признать, что наш путь – это не единственный путь.