Книга Сказка на ночь, страница 90 – Валерия Ангелос

Мой муж. Мой первый мужчина.

Мой… любимый. И вреда он никогда не причинит, никогда не перейдет черту, даже если я сама решусь окунуться в темноту, если зайду слишком далеко, потеряюсь в мрачном лабиринте. Он вытянет на поверхность, отрезвит, вернет ощущение реальности.

Расслабляюсь в его мускулистых руках. Мышцы больше не натянуты стальными струнами, не звенят от перенапряжения. Успокаиваюсь, дыхание выравнивается.

— Рустам, ты что, намеренно запугиваешь? — озвучиваю догадку, которая прошибает мой прояснившийся разум.

Муж отпускает меня, позволяет снова ступить на пол, но продолжает придерживать за бедра, и я ему за это благодарна. Ноги мелко подрагивают. Кажется, я способна рухнуть вниз в любой момент.

— Анал реально затягивает, — говорит он. — Если сделать все правильно. Без боли. Без напора. Осторожно. Постепенно приучить. Тогда ты во вкус и войдешь.

Рустам мягко подталкивает меня в сторону постели. Судорожно втягиваю воздух и опускаюсь на край кровати. Смотрю на него снизу вверх.

— Знаешь, твоя опытность в сексуальных вопросах сильно раздражает, — признаюсь честно. — Бесит. Нет, я понимаю, что ты не мог хранить верность с детства. Не мог не развлекаться с другими женщинами.

Отлично. Я умудряюсь сделать нашу первую брачную ночь еще более странной. Только рассуждений про его шлюх сейчас не хватает. Хотя почему шлюхи? Там могли быть и вполне приличные девушки, не стоит их оскорблять.

Я смотрю на Рустама. Сжимаю кулаки. До чего же сильно хочется врезать ему, причинить серьезные страдания. За все его измены. За все предательства.

— Знаешь, ты мог бы меня дождаться, — выпаливаю на одном дыхании. — Я же тебя ждала. Никого к себе не подпускала. Да я и не думала ни о чем таком. Ничего не хотела. Меня бы мигом стошнило от чужих прикосновений.

— Юля, — он проводит большим пальцам по моей скуле.

Дергаюсь, отворачиваюсь от него. Однако Рустам берет мой подбородок в захват и заставляет повернуться, опять встретиться взглядом. Он действует с обманчивой мягкостью.

— Твоя ревность мне в кайф, — произносит отрывисто. — Как любое твое чувство. Но тебя эта ревность жрет изнутри. Отравляет.

— Я не ревную, — бормочу гневно. — Просто ты вечно…

Договорить я не успеваю. Муж усаживается на кровать и усаживает меня сверху, перемещает с матраса к себе на колени.

Теперь злиться чертовски трудно. Его запах одурманивает. Жар его горячего и сильного тела оказывает гипнотическое воздействие.

— Ты правда не понимаешь? — хриплый голос будоражит. — У меня никогда не было других женщин. Только ты. Взяла сразу. Вмиг. С мясом и до костей.

— Ну почему это? — фыркаю. — Были. Я сама твоих женщин видела довольно близко. Еще и в действии. Поэтому хватит отпираться.

— Не женщины, — чеканит он. — Тени. Мне было наплевать, кого раскладывать и как. Плевать на лица. Плевать на тела. Каждая проходила мимо.

— Ты всегда выбирал блондинок, — выдаю ядовито.

— Они чаще попадали под руку, — бросает небрежно.

Гад. Умудряется перехватить мое запястье, избегает звонкой пощечины. Еще и хохочет, как же раздражающе он хохочет! Громко. Хрипло. Страшно? Мороз пробегает вдоль позвоночника.

Рустам резко перестает смеяться. Изменяется в лице. Его черты как будто заостряются, становятся гораздо мрачнее и резче.

— Юля, если бы ты знала, как близок я был к насилию, — говорит он. — Сколько раз бродил возле твоего дома, наматывал круг за кругом. Забирался на деревья, наблюдал, следил за твоим окном. Глазами жрал контуры твоей фигуры. А тронуть не мог. Дико хотел. Но не смел. Сколько раз мечтал внутрь ворваться. Дверь снести, разбить стекло. Кто бы мне помешал? Ворваться в твою спальню, сдернуть одеяло, содрать чертову пижамку и взять то, что принадлежит мне по праву.

— Пижамку? — прочищаю горло.

— Да, я знал, в чем ты спишь. Лазил на подоконник. Иногда и внутрь спальни пробирался, если ты забывала закрыть щеколду. Бывало даже сдергивал одеяло, рассматривал, только лапать не решался. Ты всегда таскала эти гребаные закрытые пижамы. Бесформенные. С дурацкими бубонами.

— И вовсе они не дурацкие, — роняю глухо. — Милые. Уютные. В такой одежде удобно спать, особенно зимой, когда кругом жуткий холод. А бубоны я не замечала.

— Блядское белье ты не надевала, — скалится. — Не баловала меня. Хотя я тогда и так дурел. Ты же взрослая стала. Восемнадцать уже исполнилось. Чем себя держать? Как отрезвлять?

— Я не знала, — во рту пересыхает.

— Вот и хорошо, — заключает хрипло. — Знала бы — не простила. Даже за фантазии. Я выл. На стенку лез. В голове тебя драл. Без тормозов. От одной мысли хер каменел.

— Рустам, — шепчу и невольно прикладываю ладонь к его груди, прижимаю туда, где качает кровь дикое сердце.

— Я тебя изнасиловал, — выдает он, заставляя содрогнуться. — Во всех позах. Каждую щель раздолбал. Залил реальность багровым. Захлебнулся красным.

— Хватит, — едва отдираю язык от нёба. — Прекрати.

— Вот, что я видел, когда глаза закрывал. Зверь дорвался до плоти. Сорвался с цени и обезумел.

— Рустам…

— Мой самый страшный кошмар.

— Ты бы никогда этого не сделал, — мотаю головой. — Ты всегда себя отлично контролировал.

— Если ты рядом, контроль летит к чертям, — хмыкает, жадно вдыхает воздух у моего горла, крепче меня в объятьях стискивает. — Но я не хотел причинять тебе боль. Не хотел брать тебя так. Не хотел ломать. Ласкать хотел. Зацеловывать. Заставлять тебя кричать и кончать. Имя мое выдавать раз за разом. Стонать. Заходится в судорогах и спазмах.

— Рустам, — бормочу и обнимаю его.

— Я бы мог принудить. Взять тебя силой. Дьявол дери. Мог. Но ты бы меня никогда за это не простила. Тело бы я получил. Сполна. Раскрыл тебя. Может, это даже было бы круто. Видеть, как в твоих глазах ненависть мешается с похотью, как ты презираешь злейшего врага, но все равно отдаешься ему, выгибаешься и хнычешь от отчаяния. Вот только я никогда не хотел твое тело.

Крупные ладони сдавливают мои плечи. До боли.

— Тебя хотел, — говорит Рустам. — Всю. Без остатка. Чтобы сама пришла, чтобы отдалась, чтобы открылась. Чтобы моей стала. По доброй воле. До конца.

В его голосе прорезается голод. Жажда. Безумие. В его глазах полыхает настоящая одержимость. Разверзается бездна чувств.

Мне становится стыдно за ревность. Так глупо. Серьезно? Неужели я еще сомневаюсь? Рустам готов за меня жизнь отдать. И… он отдал. Построил империю заново. Разрушил проклятый орден. Каждым своим действием воздвигал защиту вокруг меня. Охранял. Оберегал. Добивался и завоевывал.

Я представляю, как все могло произойти.