Книга Соб@чий глюк, страница 29 – Павел Гигаури

– Артем, ну где тебя носит? – вместо приветствия выпалила Ксения.

Артем – это хорошо, это почти признание в любви, я сомлел от неожиданности.

– Во-первых, здравствуй! Во-вторых, ты же знаешь, что я с отцом ездил в дедовскую деревню, – ответил я.

– Я помню, помню! Но события разворачиваются так быстро, что я просто не успеваю за ними, – торопливо сказала сестра.

– Это точно, что быстро! Первое, что я слышу по возвращении на большую землю, это об образовании партии ДДС. Похоже, вирус набирает силу, распространяется с небывалой скоростью.

– Ты еще не знаешь всего! Это только часть айсберга, – заговорщицки сказала сестра. – Я закончила исследования, можно сказать, скоропостижно, но теперь картина вырисовывается достаточно ясно. Я все говорить тебе по телефону не буду, завтра жду тебя в семь утра. У меня собирается рабочая группа, созданная по указу правительства, чтобы координировать действия по борьбе с эпидемией. Не опаздывай. До завтра.

– До завтра, – отозвался я, и сестра отключилась.

Что еще происходит? Головка айсберга! Правительство! Вот занесло. Жил, себе, жил, и вот пожалуйста! «Завтра узнаем, в чем дело», – смиренно подумал я.

В городе стало совсем темно, я катил по набережной между огнями фонарей вдоль дороги и их отражениями в реке; набережная была пуста, машин почти не было, это была особая московская пустота, которая появляется в городе как новое измерение пространства в преддверии больших перемен. «Только этого не хватало», – подумал я.

Я подъехал к дому и запарковал машину. Собакин радостно выпрыгнул на свободу. «Надо его выгулять перед сном», – решил я и зацепил поводок за ошейник. На набережной было ветрено и холодно, гулять с собакой в такую погоду было не самым приятным занятием.

Зазвонил телефон: Светка. Хочет, на ночь глядя, выяснять отношения. Только этого сейчас не хватало. Но я вспомнил о домовом, о своей тонкой душевной организации и сильном характере и ответил.

– Я тебя слушаю, – спокойно сказал я и даже ничего к этому не добавил.

– Артем, здравствуй, ну, наконец-то дозвонилась, – быстро проговорила Светка.

Ее голос оказался очень знакомым: тембр, интонации, выговор букв – довольно твердая «р» и какая-то мягкая, размытая «л».

– На чей конец ты дозвонилась? – не удержался я.

– На твой, – жестко ответила Светка и тут же добавила, не давая мне ничего сказать: – Мне надо поговорить с тобой, очень серьезно, очень-очень серьезно.

– Говори.

– Можно я приеду?

– Приезжай наконец, – сказал я, не скрывая сарказма. – На мой!

– Еду, – отозвалась Светка торопливо.

– Жрать привези. У меня ничего нет. Пусто.

– Что ты хочешь? – с готовностью спросила Светка.

– Еды.

– Нет, ну правда.

– Неважно. Что-нибудь.

– Хорошо, – ответила Светка разочарованно и повесила трубку.

Интересный вечер предстоит. Надо будет выслушивать все фигню, которая она припасла для меня. Я почти точно знаю, что она будет говорить.

Светка приехала относительно быстро.

– О боже, что с твоим глазом? – воскликнула она вместо приветствия.

– А что с моим глазом?

– У тебя огромный фингал!

– Не может быть! Где?

– Ну, вот же, вокруг левого глаза! – воскликнула Светка, но потом поняла, что я придуриваюсь. – Кто это тебя так?

– Никто. У меня от душевных страданий по поводу твоей измены сосуд лопнул. Врачи сказали, что хорошо, что снаружи мозга, а не внутри. А то мне бы совсем кирдык настал.

– Нет, ну правда, что случилось? – не унималась Светка. – Георгий Трофимович вернулся с распухшей скулой, ты – с подбитым глазом, вы что, с отцом подрались?

– Светлана, я опускаю вопрос, откуда ты узнала про скулу отца, я не буду вдаваться в рассуждения о заповеди не бить родителей, я даже не буду говорить, что мой удар оставит на скуле больше, чем синячок и опухлость, – эти вопросы имеют очевидные ответы. Но скажи мне, при всем твоем воображении, при всем твоем логическом уме: мой отец способен поставить такой фингал в принципе?

Светка на секунду задумалась, видимо, поднимая в своем воображении образ отца, потом посмотрела на мой глаз и, тяжко вздохнув, коротко ответила:

– Нет.

– Вот видишь! – назидательно сказал я. – Общение с моей сестрой-девственницей не идет тебе на пользу.

– А откуда ты знаешь, что я с ней разговаривала? – удивилась Светка.

– Светлана, это же просто. Могла ли ты общаться с моей матерью?

– Нет, – одновременно ответили мы на этот вопрос.

– Могла ли ты говорить с отцом? Могла, – упредил я Светкин ответ, – но отец не стал бы тебе говорить про распухшую скулу, да еще не объясняя, что случилось. Значит, единственным соединяющим звеном является моя сестра, которая говорила с моей, не к ночи будет сказано, мамашей. С каких это пор вы подружились?

– Мы давно дружим, – ответила Светка.

– Это она научила тебя трахнуть моего бывшего друга детства? – спросил я, чувствуя, как из меня начинает сочиться злость.

– Нет, у меня свои мозги есть, – твердо ответила Светка.

– Судя по тому, что ты сделала, мозгов у тебя нет. Говори, зачем приехала!

– Так, спокойно, Артем Георгиевич! Давай я сначала тебя покормлю, а потом будем говорить, и не здесь, в прихожей, – спокойно сказала Светка.

– Корми, – сменил я гнев на милость.

Мы прошли на кухню, Светка осмотрелась, как будто очень давно не была здесь, потом подошла к столу рядом с плитой и начала выкладывать из нее наскоро приготовленный ужин.

– Все должно быть еще теплое, я все закутала в полотенце. Сейчас быстро порежу помидоры в салат, и все будет готово.

Она взяла фартук, накинула его на шею и завязала вокруг талии. Фартук обхватил грудь Светки и ее бедра, не оставив ни единой морщинки.

Я сел за стол и молча наблюдал, как Светка режет салат, выкладывает на тарелки цыплячьи ножки и картошку.

И вот ужин на столе, Светка сняла фартук.

– Я хочу что-то выпить, – сказала она и полезла в шкаф. Достала бутылку белого вина, хрустальный бокал на длинной ножке и поставила их на стол перед собой.

– Я тоже выпью, – сказал я неожиданно для самого себя.

– То есть как? – остолбенела Светка.

– А вот так. Я начал пить, – сказал я трагическим голосом.

– Ой, Артемчик, зачем тебе это надо? Боже, как же так? – запричитала Светка.

– Давай стакан, то есть, извини, бокал – безапелляционно сказал я.