Книга Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории, страница 105 – Адель Алексеева

А еще граф Сергей Шереметев думал о том, как сложны отношения личности и государства, фельдмаршала и царя, нынешней странной власти – и аристократов. Легче всего покинуть родину, и многие это уже сделали, но Шереметевы – нет! На их родовом гербе начертано: «Бог сохраняет всё». Они верят в это, и граф все для этого делает.

3

Дворцы и усадьбы отданы государству, в некоторых имениях открываются музеи, посланы записки с просьбой свозить в дом на Воздвиженке семейные архивы – две комнаты полны древних книг и рукописей. Если исчезнут архивы – исчезнет История.

Надо искать общий язык с новой властью. Так должны поступать Шереметевы…

До конца жизни Сергей Дмитриевич останется непререкаемым главой семьи, человеком передовым, просвещенным, не менявшим своих убеждений, но умевшим смиряться перед неизбежным и находить по возможности слова для новых властей.

В 1917 году подписал бумаги о национализации своего имущества и поселился на Воздвиженке. Теперь каждое утро, взяв трость, отправлялся в храм «Большое Вознесение», а возвращаясь, перебирал и складывал архивы, книги, бумаги или же шел в свой охотничий домик и рассматривал коллекцию оружия.

С домашними был и строг, и добр. Говорил: «Времена начались тяжкие, но мы должны остаться такими же, как всегда. Не терять чести, достоинства, веры и никого ни о чем не просить». На столе теперь вместо ростбифов и мороженого были салаты из крапивы и одуванчиков, правда, на той же изысканной серебряной посуде. Иногда приезжал кто-нибудь из кусковских обитателей, крестьян, и привозил на подводе картофель, муку.

Собрав вокруг себя внуков, рассказывал о жизни этого наугольного дома. Когда-то переулок сей принадлежал Ивану Никитичу Романову. Он построил церковь Знамения Пресвятой Богородицы, что за шереметевским дворцом. При нем там соорудили первую аптеку.

Говорил о тайной свадьбе графа и Соловушки в этом доме.

Граф во власти воспоминаний. Он в полудреме – и, кажется, видит перед собой предков. Анна Петровна, жена фельдмаршала. Ей диктовал Борис Петрович свое завещание:

«Жену мою Анну Петровну благословляю образом Пресвятой Богородицы, нарицаемыя „Не рыдай мене, мати“ греческого письма, оклад с чернью, с небом, и вручаю весь мой дом с вотчины, с поместья и пожитками. И владеть ей всем, и детей содержать в страхе Божием и в науке».

А еще Шереметев повторял главные наставления династии:

– Помогайте людям, солдатам, крестьянам, вдовам, сиротам.

– Не живите себялюбивой жизнью.

– Берегите Россию, не трогайте русский народ: это вам не шведы.

– И помните: Бог сохраняет всё! Награда за добрые дела ждет на небесах…

4

…В XX веке дом разросся, хозяев уплотнили, квартиры стали сдавать внаем, конечно, за ничтожную плату. Квартиранты, дальние родственники, случайные знакомые… Дом всегда был полон гостей, званных и незваных. Множество комнат, и в них множество людей, старых, бедных, да и просто приживалок. Кого только там не было! Бог весть откуда они брались… Было существо по имени Персида – немолодая женщина венгерского происхождения. Она постоянно влюблялась и молодилась. Более других вздыхала она о Борисе Сергеевиче, авторе романса на слова Пушкина «Я вас любил, любовь еще, быть может, в душе моей…» Сядет дама за фортепьяно и запоет несвежим голосом:

У нее был дикий романс «Коламфуз-Коламсмер». Беспокойные, навязчивые, вздорные жильцы бранились, но их никто не гнал, их кормили, привечали. А у бабушки для всех находилось слово утешения. Это была благотворительность, но не показная, а настоящая.

Борис Сергеевич – «настоящий Адонис» – был главным смотрителем Странноприимного дома. На внешности, манере говорить до последних дней лежал отпечаток d’un grand seigneur… Однажды, собрав вокруг все семейство, он спел знаменитый романс на слова Пушкина и – потерял сознание…

Елена читает деду поэму Козлова о Наталье Борисовне:

Чу! Прислушаемся и мы, читатели XXI века… Из окон наугольного дома раздаются какие-то голоса. За роялем сидит то ли Сергей Дмитриевич, то ли молодой Николай Петрович… И вдруг – неужели? – дуэт графа и Соловушки… Граф замер…

…Уже совсем темно. В доме стихло – и слышится грохот на лестнице. В ворота и в дверь одновременно что есть силы стучат. Елена испуганно взглянула на деда и выбежала из комнаты. Там было полно людей – красноармейцы, бабушка, сестры Анна и Мария, медсестра…

– Есть в вашем доме оружие? – громыхнул басовитый голос над головой лежащего в креслах Сергея Дмитриевича.

Граф чуть приподнял голову и, глядя на красноармейцев с легкой усмешкой, спросил:

– Вам какого века оружие?.. Арбалет, лепаж, секиру?.. Или охотничье ружье?.. Показать мою коллекцию, Микола!..

Красноармейцы притихли – на них все увиденное произвело, видимо, сильное впечатление. И решили удалиться…

Тот вечер был все же необыкновенный. Стемнело, электричества давно не было. Горели свечи на столе, близ зеркала – и в зыбком свете их двигались какие-то тени, то взмывая к потолку, то отражаясь в зеркале… Тени и призраки…

Графу примерещилась танцующая фигура женская и рядом человек со скрипкой… Звуковая галлюцинация? Или образ танцующих Пашеньки и Тани?.. Казалось, откуда-то из очень далекого далека доносится песня «Вечор поздно из лесочка я коров домой гнала…» Они, они еще обитают в круглой зале, они – как бы увенчанные, с венцами на голове… Сладкое эхо.

О, власть былых веков, прошлое сильнее нынешнего черного колеса…

5

Впрочем, не только ду́хи, тени, звуки жили в этом доме. Следующим днем, даже утром, из Введенского Мария прибежала к отцу со счастливым лицом и, радостная, показала письма от мужа.

– От Саши! Из Кутаиси, папа!

Между ними было особенное духовное родство. Марья (так называл ее отец) была любимой дочерью графа. Да и мужа ее, Александра Гудовича, Шереметев тоже уважал: тот сумел перестроить Введенский деревянный дом полностью, сделал его каменным, там любил бывать и старый граф, он сиживал под огромным деревом и о чем только не рассказывал Марьиным детям.