Онлайн книга «Липовая жена»
|
– Ну? – Для ее печени это необходимо – раз в году подлечиться. Так ты ей скажешь, что у себя в редакции взял, ну как в те разы с Кисловодском было. – Ну, хорошо… – Только не проговорись смотри! – Ладно. – И заранее начинай… Сегодня приди и невзначай так, за ужином, – мол, обещают… Есть? – Есть. – Вот и прекрасно. На работе что нового? Каташев не уволился еще? Илья весело усмехнулся, щелчком сбил упавшую на плечо отца сухую сережку с дерева. – Я всегда удивлялся твоей памяти, ты всякую мою чепуху помнишь… – С ума сошел? – возразил отец. – Почему твои дела – чепуха? У меня только один сын. Как же не помнить о его делах?.. Ой! – Лицо его вдруг осунулось, он оторопело и испуганно смотрел на Илью. – Что такое? – Ой, она же в мае не поедет! – расстроенно воскликнул Семен Ильич. – Тьфу, старый дурак, совсем забыл – у нее же десятый класс, выпускной, в мае экзамены! Какая там Евпатория! Вот дурень старый, а… – Ну не расстраивайся. – На июнь просить? На июнь вряд ли дадут. Тогда уж на август… А? – Ну, конечно… – Илья кивнул на сверток: – Что это у тебя? – Да вот, – засуетился отец. – Илюша, вот сослуживица купила сыну, оказалось – велика. Я взял для тебя и не знаю: кстати, некстати? – А ну, дай… – Илья раскинул на коленях темно-серую «водолазку», пощупал материю. – Ну, ты молоток, Семен Ильич, блеск «водолазочка»! – Нравится, да? – обрадовался отец. – Порви на здоровье, Илюша. – Ладно, – сказал Илья, поднимаясь. – Ты уж извини, бабаня сегодня стирает, такой великий день… – Конечно, конечно! – воскликнул отец. – Что ж ты сразу не сказал? Дома же волнуются, иди! Защитив от солнца глаза, Семен Ильич, прищурившись, смотрел на Илью. Красивый у него получился сын, никто не скажет – солнце в каштановом чубе играет, глаза серые, насмешливые. Перед тем как завернуть за угол, Илья обернулся, отсалютовал отцу свертком. – До свидания, до свидания, будь здоров, – пробормотал себе Семен Ильич. Илья открыл своим ключом дверь, положил на тумбочку полбуханки ржаного, прислушался. Из кухни был слышен голос матери – профессионально внятный, с учительскими интонациями. – И если в классе восемнадцать балбесов, то по истории будет восемнадцать двоек, говорю… Вы – завуч! Родителей боитесь? – говорю. Приведите ко мне восемнадцать родителей, я объясню им, что такое История! Илья бесшумно надевал тапочки. – Я учитель старой закалки, – говорю, – и вам меня на колени перед ведомостью не поставить! Плевала я на ваши девяносто восемь и семь десятых процента. Не зажигая света, Илья на ощупь нашел за дверью старую заветную кошелку, в которой бабка держала яблоки, нащупал одно, вытер его о рукав рубашки и надкусил. – А знаешь, мам, – продолжала на кухне мать уже тише и задумчивей. – Я, наверное, сильно постарела, со мной что-то случилось. Я опять, как в детстве, стала нищим подавать. Иду вчера по рынку… – У нас нет нищих! Мать и бабка обернулись, как по команде. Прислонившись к косяку, Илья сочно жевал яблоко – веселый, приятно расположенный ко всем. – Нет у нас нищих, – подмигнув бабане, повторил он, – остались только тунеядцы и алкаши. – Дурак ты, Илья, – устало сказала мать. – Но какие сочинения писал я в десятом классе! – Он прошелся по кухне, с удовольствием грызя яблоко. Бабка засуетилась, поставила на огонь кастрюлю с борщом – собралась кормить внука. – Дон Кихот занюханный, продымленный, – сказал Илья проникновенно, садясь напротив матери, – у восемнадцати балбесов будет не восемнадцать, а тридцать шесть родителей, и всем им не объяснишь, что такое эта твоя Ис-то-рия! А кстати, кому нужна твоя история? Пока эти гаврики школу закончат, она уже три раза переменится. – Кто переменится? – взвилась мать. – Ты что несешь, борзописец?! Когда это История менялась? – Когда угодно… – ласково и дружелюбно ответил сын. – Ладно, маман, не надо бить копытами. – Ну и дуб ты, Илья! – воскликнула мать. – Валя! – Бабка всплеснула руками от негодования. – Ну, петухи! – Ничего, бабаня, голубок ты мой, дуб – это ценная порода древесины, – Илья лениво поднялся, ушел в переднюю и вернулся со свертком. – Я принес вам три привета. Слышишь, мать? От твоего мужа, моего отца и бабаниного зятя. – Как он выглядит? – заволновалась бабка. – Худой? – Как обычно. – Илья развернул сверток. – Вот, принес. – Ай, Семен, Семен! – Бабаня разулыбалась, прослезилась от удовольствия. – Красивый свитер, дорогой, а? Надень, Илюша, – не мал? Мать закурила, сунула зачем-то коробок спичек в карман халата и вышла из кухни. – Балует, – громко сказала она в комнате вроде бы самой себе. Бабка топталась вокруг здоровенного внука, оглаживая новую вещь на нем, красивую, дорогую, отец подарил: – Раздался, раздался… – Раздался… – сказала мать в комнате, – скоро вышибет дно и выйдет вон. – Илюша. – Бабка понизила голос, чтоб дочь не слышала. – А сам-то он, Семен, как? – Ну, я же сказал, баб, нормально! – Мосты он сделал себе? Собирался… – Бабань, знаешь, я уже лет с пятнадцати никому в рот не заглядываю. – Напрасно, – ехидно вставила мать, – может, ума бы у кого набрался. Илья подошел к ней, обнял прямые худые плечи. – Мать, – нежно протянул он, – давай наконец дружить. Махни ты на меня чем-нибудь, допускай все до… – …до лифчика, знаю, – перебила мать и вздохнула: – Удивительно, как мы воспитали такую свинью. Cтирали вдвоем молча и споро. Илья выжимал белье – в машине отжим уже лет семь не работал – и развешивал его на балконе. – Сегодня, глядишь, без приключений обойдется, – обронила ненароком бабаня и сглазила. Минут через пять грохот оборвался, стало слышно стрекотанье маленького будильника в столовой, и на лестничной клетке всплеснулись голоса соседских мальчишек. – Заткнулась, проклятая! – Бабаня в сердцах махнула мокрой, в мыльной пене рукой. – Давай, Илюша! Илья вытер руки не стиранной еще материнской юбкой и полез в мотор. – Когда это кончится, – забубнил он, – ее на свалку пора, эту старую идиотку. Если даже человек выживает под старость из ума… – Почему ты кивнул в мою сторону? – насторожилась бабаня. – «Ура»… Она скоро салютовать начнет. Ее бы на парад… |