Книга Чудовы луга, страница 71 – Ярослава Кузнецова, Анастасия Воскресенская

Что-то мелькнуло у Коти перед глазами, брызнуло, грохнуло, раскатилось. Дядя Зарен шмякнулся лицом в осколки, присыпанные мокрой ржаной соломой. Затылок дяди стиснула крепкая рыцарская рука. Яблоки разбежались со стола как живые.

— Значит, ты покажешь дорогу даром, — не повышая голоса, проговорил Тальен, сжал пальцы и повозил строптивого мужика мордой в расплывшейся луже. — Или я сейчас запихну твои яблочки тебе же в задницу.

На полатях кто-то из мальцов тихонько ойкнул. Стало слышно, как журчит рассол, протекая в трещину стола.

— Да охота вам руки марать, господин, — пробурчал Зарен невнятно. — Вон вентисковы бандиты тоже, чуть что — в рыло сунуть норовят.

— Поговори у меня!

Лоб Зарена глухо стукнулся о столешницу.

— Да я молчу, молчу.

Котя вздохнула. Дядька Зарен был далеко не трус, трусы в Чарусь не ходили. И упрямец он был знатный, и вредности хоть отбавляй. Красивый черноглазый рыцарь мог бы его отлупить, но принудить — вряд ли. А если б рыцарю вступило мальцов с полатей стащить, да пригрозить, упрямец-Зарен мог бы и в топь завести, с него станется. Котя надеялась, что рыцарь таки не разбойник, и на крайности не пойдет.

Но вытрясти дорогу из дядьки надо. Кроме него — некому.

— Поведешь или нет, зараза?

Тальен вздернул дядьку за волосы, развернул лицом к себе, приподняв так, что бедняге пришлось привстать на цыпочки.

— Вот я вам кое-что покажу, господин, — прохрипел мужик. — Мож, раздумаете в Чарусь идти.

Из ноздри у него текло, прям на рыжую бороду, в которой потерялась квашеная солома.

— Ну, покажи. — Тальен отшвырнул строптивца, обтер руку о подол.

Зарен шмыгнул носом, утер рукавом юшку и отошел к лавке. Поставил на нее правую ногу и принялся закатывать широкую штанину из серого кудлатого сукна.

Котя заранее стиснула зубы. Этой раны она не видала уже года два.

С тех пор рана ненамного изменилась. Да трудно назвать раной сплошь изъеденные черными дырами голень и икру. Ниже колена нога дядьки походила на вскопанную грядку. Тогда, два года назад, в ней еще и черви кишели.

Зареново упрямство было сильнее увечья, и дядька почти не хромал. Все и позабыли, как он едва не лишился ноги.

Рыцарь присвистнул.

— Чем это тебя так?

— Змеюка ядовитая тяпнула. — Мужик опустил штанину и сел на лавку. — Свезло, я домой уже шел, марево нес. Им и полечился, а так сдох бы нахрен, и чудики меня б стрескали.

— Что, змей там много, в Чаруси вашей?

— Кишмя кишат. Князь-змея там живет, а то детеныши его. Вот один меня и ужалил.

— Князь-змея? — заинтересовался Тальен. — Это что же за тварь такая?

— Змеючина здоровенная! — Мужик широко раскинул руки. — Толстенная! С тебя, добрый господин, в обхвате будет, а уж длины немеряной! Башка у нее — во! Глазищи — во! Зубищи — во-о!

Котя хмыкнула и заработала от дядьки уничижительный взгляд. За два года «большая черная гадина» превратилась в «князь-змею длины немеряной».

— Интере-есно, — протянул рыцарь, и в глазах у него появилось мечтательное выражение. — Там еще и огромная змея… знаешь что… э-э, как бишь тебя?

— Зарен, — подсказал Зарен.

— Зарен, ага. Давай, Зарен, мириться. Человек ты десятка не робкого, как я погляжу. Идти не хочешь не из трусости.

— Да уж поверьте, господин.

— Верю, верю. — Рыцарь пододвинул табурет и уселся за разгромленный стол. — Давай-ка, Зарен, выпьем. Зла я на тебя не держу, и ты на меня не держи.

— Вот, другой разговор, господин хороший! — оживился мужик. Засуетился, поднял опрокинувшийся жбанчик, зубами выдрал пробку. — Не побрезгуйте, господин, терновую я сам варил, такое дело бабам доверять нельзя.

Котя, не дожидаясь приказа, быстренько прибирала разгром. Занавески на полатях заколыхались, там происходило шевеление. Затаившиеся мальцы выдохнули.

Тальен накрыл свою кружку ладонью.

— Я, Зарен, вино не пью. Я лучше свое, арваранское. — Он отстегнул с пояса флягу. — Угощу тебя, хочешь? Из самой Катандераны приехало. На мне.

Дядька опомниться не успел, как в его кружку с бормотухой набулькали прозрачного, как вода, зелья. Тальен звякнул фляжкой о край.

— Твое здоровье! — и приложился к горлышку.

Зарен выпил, крякнул, отер усы и велел Коте:

— Полезай в подпол, девка, тащи нам сала. Там шмат под плитой захоронен.

Котя взяла с теткиной прялки лучину, запалила ее и полезла в подпол. Когда она, еле отыскав в темнотище «плиту», под которой дядька запрятал припасы, вернулась с завернутым в тряпицу бруском, рыцарь и мужик, сдвинув головы, раскладывали на столе огрызки и объедки замысловатыми узорами.

— Знач, от вдоль Вагина ручья до Жабьей Горки, оттеда держи на полночь, тропа там провешена. Пройдешь до островка малого, круглого, Кулачок называется. Там березу ищи о два ствола, оба наверху обломлены, она одна такая. От нее, значит, опять на полночь и чутка на закат возьми, пока в поперечную косу не упрешься. А с косы уже Чарусь видна, эт как облако на болото легло. По ночи оно зеленым светится. Девка, ты че ворон считаешь? Сало принесла? Режь давай!

Буль-буль-буль! — лилось в подставленную кружку рыцарское зелье.

— Значит, от березы на север?

— Слуш сюда…

— Может, все-таки сам покажешь?

— Неее! Там з-змеюка. И тебя она съест!

— Твое здоровье.

Дзень-брень. Буль-буль-буль.

— Чуди набегут, кричи: «В Чарусь, в Чарусь». Не тронут. А мож тронут, бес знает, что им втемяшится.

— А ты так и кричал?

— Я всяко кричал. Слегу из рук не выпускай, понял?

— Понял.

— И это. Того. Подарочков гадские старики затребуют. Есть подарочки у тебя?

— А что им дарить?

— Ножи железные, побрякушки. Есть у тебя побрякушки?

— Коть, поройся в сумке. Там в мешочке бархатном. Зарен, а по самой Чаруси как идти? Расскажи подробно.

Буль-буль-буль. Дзень-брень.

— Слуш сюда…

Котя втащила на лавку седельную сумку и развязала ее. Мешочек из бархата лежал неглубоко.

— Ой, добрый сэн, а зачем вам зеркальце? И гребни какие красивые! Ой, и ленты шелковые…

— А чтоб девушкам дарить, — рыцарь рассмеялся. — Хочешь, Котя, зеркальце? Дарю, твое будет.

— Ой, добрый сэн… спасибо…

Котя в жизни не видела зеркала. Это было серебряное, овальное, с решетчатой ручкой. От него тут же отскочил и побежал по бревенчатым стенам светлый как солнышко зайчик. Собственное котино лицо мельком отразилось в серебре, как растекшийся на сковороде блин. Котя перевернула зеркальце и хлопнула его на колени, словно увидела что-то запрещенное. Сердце колотилось.