Книга Дом сестер, страница 23 – Шарлотта Линк

Элис одарила Чарльза любезной улыбкой.

— Я не думаю, что кухня и избирательные участки исключают друг друга, — парировала она. — Или вы можете привести мне убедительный довод, мистер Грей?

— Кто-нибудь хочет еще овощей? — спросила Морин поспешно.

Никто не ответил. Все в упор смотрели на Чарльза.

— Женщина, мисс Чэпмен, — проговорил он медленно, — если говорить о ее сути и ее предрасположенности, думает не политически. Поэтому она не в состоянии понять структуру, цели и позиции партии. Она отдает свой голос на основании неопределенных эмоций и совершенно иррациональных идей. Я считаю это чрезвычайно опасным — отдавать политическое будущее страны, пусть даже наполовину, в руки людей, которые не имеют ни малейшего представления, о чем вообще идет речь!

Фрэнсис видела, что у Джорджа перехватило дыхание. Слова Чарльза представляли собой невыносимую провокацию для Элис. Но она хорошо владела собой.

— Сколько политических дискуссий с женщинами вы уже провели, мистер Грей? — спросила она. — Должно быть, немало, так как вы с такой уверенностью отказываете женщинам в отсутствии какого бы то ни было политического сознания.

— Я еще не вел никаких политических дискуссий ни с одной женщиной! — возразил Чарльз резко. — И поэтому знаю, что…

— Это зависело от женщин или от вас? Я имею в виду, вы ни разу не встретили женщину, которая была бы готова или заинтересована говорить с вами о политике, или вы всякий раз не были к этому готовы?

В глазах Чарльза появилось опасное мерцание. Те, кто его знал, были осведомлены о том, что он должен приложить усилия, чтобы остаться вежливым.

— Не думаю, — сказал он подчеркнуто спокойно, — что эта казуистика нам что-то даст.

— А я полагаю, что именно в этом заключается суть дела, — сказала Элис. — Женщины не дискутируют с мужчинами о политике, так как те ни секунды не станут их слушать. Женщины в таких вопросах хранят молчание, потому что для них не имеет смысла высказывать свое мнение. На основании этого делать заключение о неспособности женщин заниматься политикой и уж тем более выражать разумные мысли по общим проблемам я нахожу, мягко говоря, отвратительным. — Ее лицо оставалось неизменно дружелюбным, но в голосе послышались резкие нотки.

Чарльз отложил нож с вилкой.

— Я думаю, никто не будет возражать, если вы покинете этот дом, мисс Чэпмен, — сказал он.

— Вы так боитесь нас, суфражеток, что даже не можете выдержать разговор о наших требованиях? — язвительно спросила Элис и встала.

Джордж бросил салфетку на тарелку.

— Если она уйдет, то я тоже уйду, отец, — произнес он с угрозой в голосе.

Чарльз кивнул.

— Конечно. Кто-то ведь должен, в конце концов, отвезти ее на вокзал в Уэнсли.

Джордж вскочил. Он был белым как мел.

— Если я сейчас уйду, то не вернусь.

— Джордж! — крикнула Фрэнсис испуганно.

Чарльз молчал и лишь непрерывно смотрел на сына. Джордж чуть подождал и сказал дрожащим от возмущения и волнения голосом:

— Я от тебя этого не ожидал, отец. Именно от тебя! Ты должен понимать, что я чувствую. После того, как твой собственный отец порвал с тобой отношения, потому что ты с матерью…

Теперь вскочил Чарльз. В какой-то момент казалось, что он хочет ударить Джорджа по лицу.

— Вон! — крикнул он. — Вон! И никогда не смей больше сравнивать мать с этой… этой несносной суфражеткой, с этим ничтожеством… Это ведь ни мужчина, ни женщина, а нечто среднее между ними!

Джордж схватил Элис за руку.

— Пошли скорее отсюда, пока я не дошел до состояния, когда не знаешь, что творишь!

Он потянул ее к двери, где они едва не столкнулись с Джоном Ли, который как раз вошел в дом и теперь удивленно наблюдал за происходящим. На нем были сапоги для верховой езды. Он часто дышал.

— Добрый вечер, — сказал он. — Извините, что я…

— Мы как раз собрались уходить, — ответил Джордж и слегка подтолкнул Элис к двери.

Чарльз все еще стоял возле своего стула; руки его дрожали.

— Добрый вечер, мистер Ли, — сказал он, стараясь взять себя в руки.

— Джон Ли! — воскликнула Фрэнсис язвительно. — А я тебя уже не ждала!

Джон мельком взглянул на нее. Она заметила, что его лицо было бледным, и он казался очень взволнованным.

— Что случилось? — спросила она.

— Не хотите ли вы к нам присоединиться? — спросила Морин. — Я принесу прибор…

— Нет, спасибо, — отказался Джон. — Я должен сейчас же ехать. Только хотел вам… Вы, наверное, еще не знаете?

— О чем? — спросил Чарльз.

— Нам позвонили родственники из Лондона, — сказал Джон. — Его величество король умер сегодня вечером.

Все посмотрели друг на друга, шокированные и испуганные.

— О нет, — тихо произнесла Морин.

— Плохая новость, — пробормотал Чарльз, — очень плохая… — Казалось, что он внезапно сильно ослабел и сразу стал выглядеть более старым и седым.

— Я должен возвращаться домой, — сказал Джон, — отец очень болен и ужасно взволнован. Фрэнсис… извини, что не получилось с сегодняшней прогулкой!

— Ничего. Раз уж такие обстоятельства…

Морин встала.

— Я провожу вас до двери, мистер Ли, — предложила она. — Мы вам очень признательны, что вы специально приехали.

Фрэнсис знала, что мать прежде всего рассчитывала на то, что на улице она увидит Джорджа и Элис и сможет с ними поговорить. Как бы Морин ни сожалела о смерти короля, значительно важнее для нее в этот вечер была ссора между мужем и сыном.

После того как Морин и Джон вышли, в комнате воцарилась полная тишина. Наконец Чарльз тихо сказал:

— Король умер… Эра завершилась.

Он посмотрел в окно, за которым спустился теплый вечер. В его голове пронеслась мысль о том, что времена драматически меняются. Король Эдуард представлял собой последнюю связь с той Англией, в которой вырос Чарльз Грей, которая его сформировала и олицетворяла его мировоззрение. Во времена прогрессирующей либерализации, волнений, классовой борьбы, оглушительной критики устоявшихся традиций король Эдуард все еще был частью викторианской эпохи, воплощал ее ценности и идеалы. Вместе с ним умерла эпоха. И то, что придет ей на смену, представлялось сомнительным и опасным.

Чарльз взял свой бокал. Его руки все еще дрожали.

— Боже, храни Англию, — сказал он.

Фрэнсис потребовалось немало времени, чтобы действительно понять, что ее семья не такая, как другие семьи, и почему это именно так. Когда она была ребенком, мир, в котором она выросла, был для нее таким близким и притягательным, что она ничего в нем не подвергала сомнению. У них было не так много денег, как у Ли или у людей, которые часто бывали в Дейлвью. Но всегда были в достатке еда и хорошая одежда; был большой старый дом, в котором все себя чувствовали комфортно и надежно. Фрэнсис относилась к миссис Ли с определенным почтением, поскольку та носила прекрасные платья, сшитые по последней моде и сплошь украшенные рюшами, кружевами и бантами. Каждое утро служанка очень тщательно причесывала ее. Миссис Ли говорила тихим голосом, постоянно сидела в салоне своего дома с чашкой чая или с рукоделием и управляла целым штатом слуг со всей строгостью и жесткостью, на которую никто не счел бы способной эту мягкую даму с нежным голосочком. Она часто страдала мигренью или по иным причинам чувствовала себя неважно, и тогда никто в доме не смел произнести ни единого громкого слова — все вынуждены были ходить на цыпочках и беззвучно открывать и закрывать двери.