Книга Прикосновение полуночи, страница 48 – Лорел Гамильтон

Он снова взглянул на меня, глаза блестели от слез, которые он то ли не отваживался, то ли не мог пролить.

– Когда-то долина была другой. – Он снова прижался к чаше, словно ждал от нее утешения. – Здесь уже ничего не прорастет. – Он разжал руку и подставил ее ветру, тут же подхватившему пыль. – Здесь больше нет жизни.

Он протянул мне покрытую сухой мертвой пылью ладонь, как ребенок подставляет ушибленное место, чтобы на него подули – и все пройдет.

Я открыла рот, чтобы пробормотать что-то утешительное, но голос прозвучал не мой, а слова были далеки от утешительных.

– Аматеон, ты сохранил свое имя, хотя забыл, кто ты и что ты, – сказал голос ниже, чем мой, глубже, с более раскатистыми гласными.

– Земля умерла, – проговорил он, и слезы наконец полились из его глаз.

– Разве я похожа на мертвую?

Он нахмурился, потом качнул головой. Волосы снова потерлись о чашу, но мне показалось, что шелковая мягкость его волос ласкает мою кожу, кожу живота и ног. Я вздрогнула.

– Богиня?..

Я коснулась его щеки.

– Неужели это было так давно, Аматеон, что ты меня уже не узнаешь?

Он кивнул, и с его щеки скатилась первая слезинка. Одинокая капля влаги упала на серую землю, оставив крошечный черный след. Но вся земля под нашими ногами словно вздохнула.

– Ты нужен нам, Аматеон.

И я согласилась с Богиней. Он был нужен земле, нужен мне, нужен нам.

– Я твой, – прошептал он. Он снял меч с пояса и протянул его, как предлагают жертву. А потом запрокинул голову, подставив горло. Глаза он закрыл, будто в ожидании поцелуя, но не поцелуя он ждал. Я вдруг поняла, что если земля так отреагировала на одну его слезинку, то другие телесные жидкости будут восприняты еще лучше.

И еще я поняла, какую он предлагает жертву, и от овладевшей мной Богини я знала, что его кровь вернет жизнь этой земле. Он был Аматеоном, богом земледелия, но не только им: еще он был той искрой, тем толчком, что позволяет семенам прорасти в земле. Он был магическим мостом между спящим семенем, темной землей и самой жизнью. Его "смерть" вернет это все земле.

Я качнула головой:

– Я только что спасла ему жизнь, я не отберу ее тут же. Ее голос снова прозвучал из моих губ:

– Он не умрет так, как умирают люди, но так, как умирают злаки. Чтобы восстать и напитать свой народ.

– Я не спорю, – сказала я, – если такова твоя воля, пусть так и будет, но не от моей руки. Я слишком старалась сохранить своих людей в живых, чтобы начать их убивать.

– Но это не настоящая смерть. Это лишь сон и видение. Аматеон предлагает нереальную, а мистическую плоть и кровь.

Аматеон открыл глаза и опустил голову и меч.

– Богиня права, принцесса. Это не настоящая земля, и мы здесь не наяву. Моя смерть здесь не станет настоящей смертью.

– Ты не видел те же видения, что я, Аматеон. Мне приснилась чаша, а когда я проснулась, я нашла ее в своей кровати, очень даже настоящую. Я не хочу убить тебя здесь и обнаружить там в коридоре твое истекающее кровью тело.

– Ты оставишь эту землю бесплодной? – спросил голос моими губами. Вести одними и теми же устами диалог за обе стороны казалось чуть слишком шизофреничным для душевного комфорта. Да еще и энергия, энергия Богини, стала как будто тяжелей и весомей, ее присутствие уже не приносило мир в мою душу.

– Чем я тебя огорчила?

– Ничем. Я тобой очень довольна, Мередит, более чем кем-либо за очень долгое время.

– Я слышу твои слова, но я чувствую твое... нетерпение. Я как будто раздражаю тебя чем-то, и не теперешним сопротивлением.

Она ответила мыслью, но я, смертная женщина, должна была произнести мысль вслух, чтобы понять.

– Ты думаешь, я напрасно трачу твои дары, пытаясь разгадать эти убийства.

– У тебя есть твоя полиция. Уже в этот самый момент Кромм Круах заставляет их применить людскую науку для твоей пользы.

Мне понадобилась пара мгновений, чтобы сообразить, что она говорит о Рисе, называя его настоящим его именем.

– Не настоящим, – поправила она моими устами, – но последним из истинных имен, которыми он обладал.

– У Риса было имя еще старше, чем Кромм Круах?

– Да, хотя помнят его немногие.

Я хотела уже спросить какое, но почувствовала, как она улыбается, и услышала слова:

– Ты отвлекаешься на мелочи, Мередит.

– Прости меня, – сказала я.

– Я не об имени Кромм Круаха, я об этих смертях. Умершие родятся снова, дитя. Зачем так скорбеть о них? Даже истинная смерть еще не конец. Другие найдут для тебя улики и убийц, но есть обязанности, которые ты не можешь перепоручить, Мередит.

– Какие же?

Она показала рукой на Аматеона.

– Оживи мою землю.

Аматеон снова протянул мне свой меч и закрыл глаза. Голову он откинул назад, чтобы ничто не мешало удару.

– С тобой это уже бывало, – догадалась я.

Он приоткрыл глаза, чтобы взглянуть на меня.

– В видениях и наяву.

– Разве это не больно?

– Больно. – И он закрыл глаза и поднял меч повыше, словно это могло убедить меня поскорее его взять.

– Он жертвует с охотой, Мередит. Ты не совершишь зла.

Я покачала головой.

– Отчего это ты, в чьем распоряжении – вечность, так нетерпелива, а я, у которой есть лишь несколько жалких десятилетий, хочу выбрать долгий путь?

Я ощутила ее вздох и одновременно – ее радость. Это было неким испытанием – не из тех, где выбор между добром и злом, но выбор пути, каким пойдет возрождение. Она предложила мне быстрый, насильственный путь возвращения мощи волшебной стране. Теперь я знала так же точно, как то, что день сменяется ночью, что Аматеон умер бы. Умер бы по-настоящему. То, что он восстал бы из могилы и вернулся к своей "жизни", дела не меняло. Ведь это моя рука должна была перерезать его горло. Моя рука должна была пролить горячую кровь на землю, на собственное тело. Я смотрела на него, коленопреклоненного: глаза закрыты, в лице покой.

Я взяла меч из его ладоней. Его руки тут же расслабленно упали по бокам, и только легкое напряжение в пальцах выдало, что он сопротивляется невольному стремлению защититься от удара.

От ненависти и презрения к моей нечистой крови он пришел к тому, что предлагал мне в жертву свою чистейшую плоть и позволял устроить этой земле душ из столь же чистой крови.

Я наклонилась и прижалась губами к его губам. Его глаза изумленно распахнулись. Подозреваю, поцелуй поразил его больше, чем поразил бы любой удар. Я улыбнулась: