Книга Забытый князь, страница 36 – Юрий Торубаров

В этот день сотский Бабан возвращался на свою стоянку. Всё было тихо. А его участок находился на северном окончании тех дебрей, куда въехали беглецы.

Подъезжая к проходу, он думал своей круглой головой: «Какой дурак сунется сюда, где его может ждать засада? Скорее всего, беглецы пойдут своим путём». Вяло посмотрев на проход, он его почти проехал, но выскочивший испуганный заяц сотского насторожил: «Кто его напугал? Хорошо, если волк или лиса, а вдруг...» И он дал команду своей сотне быстро приготовиться.

— Кажется, кончается... — обернулся Фёдор к Василию, показывая, что впереди стало проясняться.

— Похоже, — вздохнул Василий.

Надоело ехать в дебрях, где, случись что, не развернёшься. Однако все опасности поджидали впереди.

— Ну, ты, — рявкнул Фёдор на лошадь, которая внезапно дёрнулась.

Это её напугал заяц, но и сам напугался и стремглав пустился наутёк по этой тропе. Его-то и увидел сотский.

Травяные дебри как начались внезапно, так и оборвались, словно кто-то по ним прошёл гигантским ножом. Чутьё сотского не подвело. Вскоре показалась голова всадника, а затем и он сам. Выехав на поляну, разделяющую эти дебри и дубовую рощу, он стал вглядываться в лес. Наверное, радость, обуявшая смотрящего, когда он вырвался из этих нескончаемых дебрей, была подобна настроению того матроса, который в бурю достиг спасительного берега. Ему было невдомёк обратить внимание на многочисленные конские следы средь поникших трав. Да и спокойствие лесных великанов передалось ему. И он дал сигнал, что можно выходить.

Выехавший ещё один воин доверился первому и подтвердил его сигнал. Все остальные, млея от счастья, что выбрались живыми из этой глуши, уже ни на что не обращали внимание. И эта местность говорила им, что опостылевшая степь, которая принесла им столько испытаний, осталась позади. Так и хотелось крикнуть: «Ура, мы дома!»

Но это восторженное настроение пресёк пущенный невидимой, но ловкой рукой, аркан. Он так стянул горло Василию, что перехватило дыхание. Рука не успела дотянуться до рукояти меча, как неведомая сила сбросила княжича с лошади. Та же участь ожидала ещё нескольких человек. Затем эти невидимые враги появились во всей красе. Сотня, с луками в руках, окружила отряд. Всем стало ясно: малейшее сопротивление — и они погибнут.

От сотни отделился сотский и, положив руку на эфес сабли, приказал:

— Блосай олужье. Дадым жит. Или... — И он молниеносным движением руки вырвал саблю и со свистом рассёк воздух.

А для убедительности ещё несколько стрел пропели над их головами, со стуком вонзаясь в дубы-гиганты.

Лёжа на земле, Василий и Фёдор переглянулись.

— Их взяла, — промолвил княжич и отвернулся.

Им повязали руки, а усадив на коней, связали и ноги. И торжествующие татары отправились на свою стоянку.

Приехав на стоянку, сотский поинтересовался:

— Хто будэт кназ Васылый?

И, подойдя к княжичу, спросил:

— Ты?

— Я! — ответил тот и отвернулся.

Прошло немного времени, и в Сарай помчался всадник с бумагой, где говорилось о пленении княжича Василия. Эту весть Тохтамыш получил на девятый день. Такова у татар была почта. Пришёл ответ: «Срочно доставить в Сарай!». И если всадники менялись через каждые тридцать вёрст, то Василию не давали и минуты отдыха. Под ним меняли коней, совали в руки какую-нибудь еду и кубок с кумысом. Связывали ноги и... в путь. Ночью на плечи набрасывали старую шубейку. Он часто, обняв конскую шею, спал. Следил за ним татарин. Если он чувствовал, что княжич может оказаться под брюхом лошади, плеть приводила его в чувство. Раза два, делая вид, что заснул, он пытался развязать себе ноги. Но страж был зорок и пускал в ход не только плеть, но и грозил снести ему голову саблей.

В Сарае, куда его спешно доставили, он был разбитым, усталым и безразличным ко всему. Его бросили в яму. И ему было всё равно, какова будет его судьба. Он хотел только одного: спать. В яме ему никто не мешал.

Тохтамыш после обеда спал, и все ждали его пробуждения, чтобы доложить ему о доставке беглого княжича. Среди тех, кто его дожидался, был и Али-бей. Он сидел в стороне от всех, важно развалясь на подушках.

Прослышав о том, что схвачен московский беглец, он поспешил к хану, чтобы не позволить ему отдать какой-нибудь безжалостный приказ, после которого Москва станет его открытым врагом. А обстановка поворачивалась так, что этого нельзя было допустить.

Отважный Тимур победоносно шествовал по Малой Азии. Али-бей только что получил об этом весть. Его победы не могли радовать Тохтамыша, и Али об этом хорошо знал. Жестокая расправа с московским княжичем могла принести много неприятностей. Нельзя иметь врага за спиной. Вот об этом и хотел сказать Али.

Наконец из покоев вышел слуга. Он подошёл к Али как к самому уважаемому из присутствующих и сказал, что хан его ожидает.

— Пусть пройдёт... — И Али указал на мурзу, который должен был сообщить о поимке беглеца.

Слуга послушно направился к мурзе. Войдя к хану, мурза, встав на колени, ударился головой о пол. Потом заговорил:

— О, повелитель, мудрейший из мудрых, великий из великих, хочу сообщить тебе, что твоя воля выполнена, беглый московский княжич пойман, доставлен и брошен в яму. Какова твоя воля о его дальнейшей судьбе?

Лицо хана скривилось. Это второй за короткое время беглец. Пора показать и зубы, чтобы больше никто не помышлял об этом.

— Велю его каз...

— Подожди, великий, — раздался голос Али.

Советник подошёл ближе. Поклонился ему и, показав глазами на мурзу, опустил голову. Хан понял советника и рукой показал мурзе, чтобы тот удалился. Мурза послушно отполз, встал на ноги и юркнул за дверь.

— Что мне хочет сказать мой верный друг? — спросил хан.

— Он хочет сказать, чтобы ты не совершил большой ошибки. Как понял я, ты хотел казнить москвитянина? — Советник зорко взглянул на хана.

От его взгляда хан заёрзал в кресле.

— А ты пришёл за него заступиться?

— Нет, великий, — ответил Али, — я пришёл дать тебе совет: ты должен немедленно его отпустить и чтобы даже волос не упал с его головы.

Хан фыркнул:

— Если бы я не знал, кто ты, то велел бы после таких слов отрубить тебе голову.

Советник рассмеялся:

— Хан должен знать, что горькие, но истинные слова может говорить только друг, а сладкие, но лживые — только враг. Тимур, поставив на колени турок, идёт на твой Ургенч.

Хан, опираясь на кресло, приподнялся.

— Как?

— Вот так! — ответил тот. — И порождать второго врага, хан... Ты сам понимаешь, что тогда тебя ждёт.

Хан до боли сжал руки, закрутил головой: