Книга Неправильная сказка, страница 37 – Елена Тебнёва

— Мы пойдем тропой? — уточнила подозрительно.

— До города путь неблизкий. Ты против?

Я припомнила прежние свои впечатления. Неприятно, конечно, но ради ярмарки и потерпеть можно.

Терпеть не пришлось: то ли действительно привыкла, то ли предвкушение оказалось сильнее неприятных ощущений, но переход не доставил никаких проблем. Просто, сделав пару шагов, я вдруг очутилась не на лесной полянке, а в тупичке. С двух сторон, смыкаясь, возвышались серые каменные стены, а с третьей разросся пышный кустарник, усыпанный мелкими голубыми цветочками. Они пахли, сладко и сильно, и я, не сдержавшись, чихнула. За кустарником кто-то охнул, послышался удаляющийся перестук каблучков…

— Ты кого-то напугала, — хмыкнул Йонто и, раздвинув ветки, пропустил меня на узкую улочку, которая через несколько минут вывела нас на площадь.

Поначалу я ослепла и оглохла: столь ярко и броско были украшены многочисленные палатки, редкие деревья… и люди, сливающиеся в разноцветную толпу. Толпа смеялась, ругалась, плакала и пела; она звенела обрывками странных мелодий, лязгом столкнувшихся мечей, стуком полных местного пива кружек; она хлопала в ладоши, шуршала тканями, топала и вздыхала. Она была полна жизни, стремительной и смелой, от которой я успела отвыкнуть… И это пьянило сильнее вина. Чужое веселье оказалось заразным; я бегала от прилавка к прилавку, разглядывая диковинные вещицы, болела за поднимающегося на шест парня, едва не пустилась в пляс вместе с разудалой компанией… И неизвестно, куда бы это меня завело, будь я одна.

— Смотри, да не засматривайся, — насмешливо посоветовал Йонто, когда я едва не присоединилась к желающим перетягивать толстенный — намного толще моей руки — канат.

Сам он совершенно не поддавался всеобщему легкому безумию, словно боялся расслабиться даже на один-единственный миг.

— Тебе здесь не нравится? — спросила я, когда мы выбрались из спонтанно возникшего хоровода. Я бы с ними и дальше пошла, но Йонто мой порыв не одобрил.

— А тебе? — привычно уклонился от ответа он.

Я неуверенно пожала плечами. С одной стороны, дома я такое времяпрепровождение не жаловала. С другой же… Здесь все было словно в сказке. Наши ярмарки казались бестолковыми и пугающими, но то, что я видела сейчас, ничуть на них не походило. Я и сама ничуть не походила на прежнюю себя, предпочитавшую спрятаться ото всех подальше и отгородиться от мира очередной книгой. Этот же мир мне хотелось изучить. И не только в теории. Я чувствовала себя смелой и сильной, беззаботной и беспричинно счастливой. Это была особая магия, магия места, где люди, отринув проблемы, радовались мимолетным минутам веселья, места, где царило буйство красок и музыки, где можно запросто взять за руку незнакомца и затащить его в безумный хоровод…

Вот только Йонто моих чувств не разделял, а я отчаянно хотела поделиться с ним тем, что вижу и ощущаю. Жаль, не знала как.

Я все еще подыскивала слова, чтобы объяснить ему, когда он остановился возле прилавка с безделушками. Бусы и браслеты, сережки и колечки, цепочки и кулоны… Я с любопытством скользила взглядом по красочному богатству, но куда любопытнее было, что здесь понадобилось Йонто. Не сережками же прельстился?

— Хочешь чего-нибудь? — спросил он, и я растерялась.

Мне нравилось смотреть. Но хотела ли я что-то себе? Вряд ли.

Йонто вытащил из кармана несколько тускло-желтых монеток и, отдав плату худощавому продавцу, взял с прилавка две длинные, похожие на спицы шпильки с крупными жемчужными шариками, обрамленными серебряными ажурными лепестками. И ловко воткнул их в мои собранные в объемный пучок волосы.

— А это зачем? — вспомнив кинжал, с опаской потрогала украшение я. — Ими тоже нужно в кого-нибудь тыкать?

— Нет, — покачал головой Йонто, и показалось, что он едва сдержал улыбку. — Просто красиво.

С ответом я не нашлась, да его от меня и не ждали.

Вот только на сердце стало тепло. А еще почему-то захотелось плакать.

Какая же я глупая.

Глупая, но счастливая. Хотя бы здесь и сейчас.

Когда-то давно на такой же ярмарке Йонто впервые увидел статуэтки из цветного стекла. Воздушные, изящные, они притягивали взгляд и завораживали, их нестерпимо хотелось коснуться — и одновременно казалось, что они разобьются, стоит лишь дотронуться до них.

Сегодня Ана походила на такую статуэтку. И дело было не столько в платье, которое ей необычайно шло, сколько в сиянии, от нее исходящем. Она светилась изнутри, совсем как то прозрачное, тончайшее стекло в лучах солнца.

Красивая. Нежная.

Хрупкая.

Решение привести сюда Ану показалось не таким уж хорошим почти сразу. Было чересчур шумно, людно и суетливо. Никогда раньше он не замечал этого. Никогда раньше он ни за кого не отвечал…

Йонто крепко сжимал узкую ладонь и боялся, что она вот-вот выскользнет, и толпа бесследно поглотит Ану. Люди слишком громко кричали, слишком сильно толкались… все было слишком. И он хотел увести ее отсюда, но вовремя заметил: ей нравится. В царящем здесь хаосе, представляющемся ему одной сплошной опасностью, она видела что-то свое, то, чего он так и не смог разглядеть. А может быть, почувствовать.

Он привел ее сюда, чтобы она повеселилась, посмотрела на что-то еще, кроме деревьев, мелких зверьков и нечисти. А потому стоит держать свои страхи и опасения при себе. В конце концов, не допустить, чтобы они воплотились в реальность, его забота.

А Ана… Ана выглядела счастливой. И постепенно заражала этим счастьем и его.

И он тоже любовался танцем угольно-черных теней на огромном белом полотне, боем стремительных и легких, словно вода и воздух, мечников, распускающимися прямо на земле огненными цветами. Подбадривал, пусть и молча, упорно карабкающегося по скользкому столбу мальчишку и бросал монетки бродячим музыкантам, чьи песни задевали в душе нечто невидимое, болезненное. Но при том ни на миг не забывал держать ухо востро, чтобы, к примеру, убрать зазевавшуюся Ану с пути высокого, богато одетого толстяка, перед которым, казалось, даже стены предпочитали расступаться.

— Хорошего человека должно быть много, — завороженно протянула Ана ему вослед.

— Тебе до хорошего человека есть и есть, — не удержался Йонто.

— Ну знаешь ли! — возмутилась она. — На себя посмотри!

— А кто сказал, что я хочу быть хорошим? — парировал он.

Ему нравилось поддразнивать ее. Нравилось, как вспыхивали румянцем обычно бледные щеки, как блестели глаза, как дрожали в едва сдерживаемой улыбке губы — потому что ей тоже была по вкусу эта игра.

— Я, — сложила руки на груди Ана. — Я тебя насквозь вижу! — И добавила задумчиво совсем уж непонятное: — Прямо как рентген.

Она жадно впитывала саму атмосферу всеобщего праздника. А вот покупки ее не интересовали, и даже платье они так и не выбрали.