Онлайн книга «Черная кошка в темной комнате»
|
…Вспышка! Темнота, почти такая же плотная, но не жаркая, а прохладная и нежная. Тихий голос: — Ты ни о чем не беспокойся. Я сделаю все как надо. Мой собственный смех, такой же тихий и… торжествующий. И быстрый шепот в ночи: — Делай что хочешь, прошу тебя. Все, что хочешь. И как хочешь. Сладкий, опьяняющий сумрак. Горловой стон. И изумленное: — Что ты со мной делаешь? — Ты же сама сказала… Что хочу… И его смех. Мягкий, как одеяло, которое мы так и не удосужились отдернуть… Вспышка! Ну, поиграли и хватит! Я дернулась, пытаясь вывернуться из нежного захвата, и он сразу перестал быть нежным. — Пусти! — потребовала я. Вместо ответа меня прижали к телу, плотно. Сейчас на нем уже не было джинсов, и я почувствовала, что он, кем бы ни был, отпускать свою добровольную жертву не намерен. И я сделала то, что очень затруднительно проделать в тесной машине. Врезала ему между ног. Сильно. Без жалости. Темнота взорвалась совсем неэротичным, матерным воплем. Есть! Но, не успела я порадоваться и найти двери, как меня снова схватили, на этот раз за шею: большой палец надавил на точку у основания — и сознание дезертировало. Похоже, ему стало неинтересно. Резкий, настойчивый свет лампы пытался пробиться под плотно зашторенные веки. Приходить в себя не хотелось. Тело было слабым, как у новорожденного. Наверное. Этого периода жизни я, как и большинство нормальных живущих, не помнила. Я лежала на спине, на кровати, и, судя по ощущениям, была раздета до подаренных шелковых трусиков и крепко привязана за руки и за ноги. Атмосферненько, однако! — Кончай притворяться. Я же вижу, что ты очнулась. — А я не притворяюсь. — Да? Тогда что ж у тебя глаза закрыты, а веки дергаются? — Просто не хочу тебя видеть, Никита. — Интересно, почему? — мне показалось, или он и вправду был удивлен. И уязвлен, — такое свидание забацал, так старался. Романтики через край. Тайна, темнота — все как ты любишь. Что не так? — Тайны не было. — Хочешь сказать, ты знала, к кому ехала? — Абсолютно и несомненно, — выдала я. А что, мы тоже почитываем Дж. Уорд. Под настроение. — Значит, знала — он приблизился, и, судя по звукам, практически навис надо мной, — тогда чего сопротивлялась? Типа, ролевая игра? Так я не очень люблю такие удары. Больно, знаешь ли. — Очень хорошо, — отозвалась я, — это меня полностью удовлетворяет. Люблю, знаешь ли, восстанавливать справедливость. — Какую, к черту, справедливость? — мой зеленоглазый оппонент по-настоящему удивился. Настолько, что даже выпрямился. — Ты изнасиловал Ларису, — сказала я, — в машине. И устроил ей психологическую травму. — Это она тебе сказала? — насторожился Никита. — Нет, — я сделала попытку покачать головой, но лежа это трудно, — Она мне ничего не говорила. — Тогда откуда ты взяла этот бред! — он разозлился. По-настоящему, без шуток разозлился. — Хочешь сказать, у вас ничего не было? В машине? — Дура малолетняя! Психолог недоделанный, — он снова наклонился вперед, схватил меня за плечи и встряхнул, так что ремни больно дернули запястья, — Да это добровольно было! Ей понравилось. Она после этого замуж за меня согласилась… А раньше, типа, думала. Отказывалась. — Она — победитель, — тихо, равнодушно заговорила я, по-прежнему не открывая глаз. Конечно, не потому, что мне было противно на него смотреть. На кого я только в свое время не смотрела… Просто: прямой взгляд в глаза означал вызов. А бросать вызов маньяку — не лучшая идея. Береженого Бог бережет. — И что? — Ей ненавистна сама мысль, что она чего-то не контролирует. Что решение приняла не она. Что она оказалась слабее. — И что? — он все еще не понимал. — Ей пришлось убедить себя, что все случилось по ее желанию. Чтобы сохранить свою психическую целостность, — устало пояснила я, — и она довольно успешно дурила себя долгое время. Даже замуж вышла. Но психику нельзя ломать через колено, да еще так грубо. Она начинает выкидывать разные фокусы и здорово осложняет жизнь. Сколько прошло времени, пока Лариса заявила, что покупает личную машину? Два месяца? Три? — Ей просто подвернулась удачная сделка, — сквозь зубы проговорил Никита. — Она просто больше не могла ездить с тобой. Фобия! Сознание можно уговорить, называя черное — белым, а изнасилование — романтичным ухаживанием. Но подкорку не обманешь. Ей миллионы лет и она очень мудрая. Она знает, где правда. И у нее одна приоритетная задача — сохранение особи. Любым способом. — Ей хорошо было! И тогда. И потом. Я хмыкнула: — Еще бы женщина к полтиннику не научилась имитировать… Он навис надо мной, я почувствовала его дыхание на своей щеке и запредельным усилием воли удержала веки закрытыми. — Ты врешь! — Зачем мне врать? — Этого я не знаю, — Никита снова отстранился, потом встал и заходил по комнате. Я перевела дух, — Может, чтобы получить свой гонорар. А может из зависти. Я же тебе нравлюсь! Но никогда не женюсь. Я могу с тобой спать, но никогда не буду любить. Потому что люблю только одну женщину… — Любишь, — согласилась я. — Извращенной, больной любовью — но любишь. — Да с чего ты это взяла? Что моя любовь — больная? — С того, что она не предусматривает для объекта никакой свободы воли. А предусматривает: веревки, закрытые двери и ощущение проигрыша и клетки. — Ты ей это сказала? — резко спросил Никита, — Ты ее в этом убедила на этих ваших сеансах, да? Она изменилась после них. Стала смотреть на меня по-другому. Отдалилась. Я никак не мог понять, в чем дело. А виновата была ты! Ты все сломала. — Да нечего было ломать, — пожать плечами тоже не удалось. Тело начало затекать. Если еще голову схватит, будет вообще не смешно! — У вас не было семьи. Была ложь о семье. — Какая разница, если эта ложь всех устраивала, — почти прорычал он, — люди живут так годами. — Когда есть обоюдная выгода, — согласилась я, — деньги, бизнес, дети. У вас не было ничего. Ни одной причины, чтобы сохранять этот брак. Лариса это поняла. Она сказала тебе, что хочет развода, так? — На тебе я все равно бы не женился! — Да и хвала Создателю, — отмахнулась я, — вот уже чего-чего, а садо-мазо я точно не люблю. Веревки хороши, чтобы на них белье вешать, а все остальное — от лукавого. — Тогда зачем ты вообще впуталась? — яростно навис он. |