Книга Лев пробуждается, страница 37 – Роберт Лоу

— Сорок окаянных ден, — горестно возгласил Куцехвостый, наконец внеся в свои причитания новую нотку, заставившую некоторые головы подняться.

— Сорок ден? — переспросил Джон Агнец. — Это столько продержатся оные крокарды и полларды, прежде чем обратиться в пыльцу фей?

Окружающие, чаявшие больше не слышать о содержимом глухо позвякивающего кошеля Хоба ни слова, испустили единодушный стон.

— Дождь, — едко огрызнулся Куцехвостый. — Коль на Святого Свитуна польет, то сорок ден еще дождливых ждет, — нараспев процитировал он.

— Мощи Христовы, — Красный Рябинник поскреб голову цвета осенних папоротников, — да ты полна чаша скисшей каши, человече.

— Ну, не без того, — кисло отозвался Куцехвостый. — Я думал про Лисовина Уотти, в тепле, сытости и сухости пялящего жаркую гузку малышки Агнес до отвала. Я питал некие упования на эту мокрощелку, ежели нас безвременно не порвут на части.

— Человече, человече, — восхитился Уилл Эллиот. — Безвременно… это точь-в-точь как в оном предании об Рыцаре и Фее. Знаете, где Рыцарь…

— О Боже, кто украсил драгоценную смерть моего святейшего Отца, Святого Бенедикта, премногими и превеликими привилегиями, — возгласил зычный голос на добром английском, заставив все головы повернуться в сторону, где двигалась серебристо-серая фигура.

— Даруй, молим мы Тебя, дабы при нашем отбытии из сих мест могли мы оборониться от силок вражеских благословенным присутствием Того, Чью память мы почитаем. Чрез Господа нашего Христа. Аминь.

— Аминь, — пробормотали все, осеняя себя крестным знамением.

— Хвала Христу, — подал реплику Сим.

— Во веки веков, — откликнулись все.

Присев у костра на корточки, монах вынул руки из рукавов своей грубой серо-белой рясы. Свет костра обратил его мертвенно-бледное лицо в изрезанную тенями маску смерти.

— У нас есть мясо, — предложил Хэл, и монах раздвинул бороду улыбкой, продемонстрировав зубы.

— Нынче постный день, сын мой. Я пришел предложить благословение и наставление.

— Благословение будет желанным, — настороженно ответил Хэл, опасаясь проповеди за осквернение постного дня; роскошный аромат жареной говядины предательски разносился окрест. Монах тихонько рассмеялся из недр своего капюшона.

— Наставление таково: стражу в дозоре несет Фергюс Жук, — произнес он. — Не острейшее из орудий Божиих, но честный и усердный. Однако боюсь, что с посетителями, прибывшими на его пост, он как рыба на берегу. Способен понять лишь то, что упомянуто ваше имя.

Снова спрятав руки в рукава, он двинулся прочь, будто проплыв между людьми, смиренно крестившимися и пытавшимися спрятать мозговые косточки. Вздохнув, Хэл встал, поглядел на Сима, и они вдвоем направились искать Фергюса, стоящего в сторожевом дозоре.

Тот внимательно смотрел на стоящую перед ним компанию, особенно на всадника с лицом, как полная луна, и повадками семени неких маститых чресел. Фергюс, как и любой выходец с севера, недолюбливал всех рожденных к югу от Нагорий, одевавшихся чудно́ и говоривших так, что честному человеку и не понять. А еще дальше к югу, знал он, есть люди, едва ли заслуживающие сего звания, мягкотелый надушенный народ, завивающий волосы и лопочущий на сущей тарабарщине.

Хэл и Сим, подъехавшие к дозору сзади, увидели кучку кернов и низкорослого темного человечка, выглядевшего еще темнее от черной волчьей шапки и шкуры, накинутой поверх доспехов, слаженных из обрывков кольчуги и кожи, украденных у мертвых врагов. Черная дубленая кожаная куртка придавала ему сходство с каким-то жуком, только-только выбравшимся из лесного перегноя, но никто не высказал бы этого вслух; всем была известна убийственная репутация Фергюса и его людей, пришедших с северных Нагорий со всеми вытекающими отсюда причудами.

— Благоже, — твердил Фергюс надменному всаднику, — сие иде отлико. Абы се глаголал на людстем языце с самого покона, обы отпровадил нас обох от сего сорома. Да уж вразуми тосетьне, тироватиши там, доколе аз не пущу тебе.

Всадник в кольчужной рубахе и чепце взметнул руки, так что капли влаги разлетелись от пальцев в зеленых перчатках во все стороны, и смачно выругался по-французски.

— Я сэр Жервез де ля Мар. Ты что, вообще не понимаешь по-человечески?

— И тебе оратую благословение тагошовых небеси, — насупился Фергюс в ответ. — Вколо блудит много проходней, так будь безволненен либо, врекаюсь струпами Божиими, аз…

— Фергюс, — окликнул Хэл, и темный человек, отпрянув, обернулся, и его загорелое дочерна лицо расплылось в настороженной улыбке.

— Вашество, — поприветствовал он; большего почтения с его стороны и вообразить было нельзя, а потом презрительно дернул головой в сторону всадника. — Сей оный со несведа други всхопивши нос, иноплошь багрец и порфир. Бажают взыскати вас где ни то.

— Вы в состоянии понять сего болвана? — требовательно вопросил всадник. — Слава Богу! Я ищу некоего Хэла Хердманстонского и буду премного обязан, если вы… он… кто-нибудь сыщет оного.

— Я сэр Генри Сьентклер Хердманстонский, — объявил Хэл.

Жервез моргнул раз-другой из-под капюшона своего дорожного плаща.

— Вы… — начал было он.

В этот момент из тени позади выехал другой всадник, заставивший его умолкнуть, положив ладонь ему на руку. Хэл поглядел на новоприбывшего, скромно облаченного в коричневые и зеленые одежды, но из качественной материи. У того было длинное лицо с большими, кроткими тюленьими глазами, казавшееся еще длиннее из-за длинных обвисших усов, а подшлемник придавал ему сходство с прачкой.

— Я сэр Мармадьюк Твенг, — объявил он, и Хэл ощутил, как брови его полезли на лоб. Этот человек, сказал он себе, совсем не похож на наипервейшего из рыцарей христианского света. Пожалуй, скорбящий морж, но никак не сэр Галахад.

— Мне надобно было благополучно доставить двух человек, — продолжал сэр Мармадьюк с тусклой улыбкой; дождевые капли сбегали по его усам, капая с кончиков. — Сэр Жервез гордится своим владением иностранными языками, но здесь он, похоже, встретил достойного противника.

— Сиречь не есте шотландские робяты, — насмешливо бросил Сим, что было с его стороны уже перебором, потому что даже он едва понимал, что говорит Фергюс, а уж Хэл частенько и вовсе терял нить.

Жервез, мокрый и нахохлившийся, горделиво выпрямился и задрал нос еще выше, чтобы свысока поглядеть на Сима, не выказавшего дворянину должного уважения присовокуплением «мой государь» и почтительного поклона.

— Я говорю по-испански со своей женой, по-латыни со своим Богом, по-французски со своим королем, по-английски со своей любовницей и по-немецки со своим конем, — провозгласил Жервез, а потом чуть подался вперед и изобразил на лице скверную ухмылку. — По-шотландски я говорю, только когда мне надо накричать на свою собаку.

— Доставьте своих посетителей, сэр Мармадьюк, — перебил Хэл, чувствуя, что Сим рвется вперед, с трудом удерживаемый дланью и повелением Хэла.