Книга Детство, страница 118 – Карл Уве Кнаусгорд

Но в ее глазах проглядывало еще больше наглости, чем в наших, она прекрасно понимала, чего мы от нее хотим. Несколько недель спустя мы встретились с ней на судостроительной ярмарке в Хове, где мы с Ларсом стояли за прилавком в ларьке «Траумы», продавая лотерейные билеты, среди которых был и выигрышный. Мы его припрятали, а когда пришла смена, забрали с собой; мы походили по ярмарке, поглазели на людей и на лодки, ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы не вызвать подозрения, так как задумали нешуточное мошенничество. Наконец мы подошли к ларьку, купили по лотерейному билету, вскрыли их, и, пока я показывал свой, спрашивая выиграл ли он или нет, Ларс подменил купленный билет выигрышным. За прилавком стояли Кристиан и Юнн и не поверили Ларсу, когда он протянул им выигрышный билет. Они заявили, что билет — старый. Мы стали спорить и так упорно стояли на своем, что в конце концов они уступили и предложили выдать нам половину выигрыша. Мы согласились и унесли под мышкой громадную коробку шоколадных конфет, от удачной проделки нас разбирал смех пополам со страхом. И тут, едва отойдя от ларька, мы столкнулись с Хьерсти.

— Пойдешь с нами? — спросил Ларс.

— Отчего не пойти, — сказала Хьерсти.

Ее слова странно отозвались в моем теле.

Мы пошли через лес и спустились на скалистый пляж, там мы уселись и принялись есть шоколад.

На ней были красные брюки и синяя стеганая куртка, и она ничего не сказала, когда я осторожно погладил ее по бедру. Промолчала и тогда, когда я провел рукой по внутренней стороне ляжки. Ларс сделал то же самое с другого бока.

— Я знаю, чего вы хотите, — сказала она. — Но этого вы не получите.

— Ничего мы не хотим, — сказал я, глотая слюну. В горле у меня все пересохло от похоти.

— Ничего, — повторил Ларс.

Я погладил ей пах и задержал на нем ладонь, готовый криком кричать от счастья и чувства неудовлетворенности. Ларс осторожно подобрался рукой к молнии на ее куртке и потянул ее вниз, засунул руку под свитер. Я сделал то же самое. Ее кожа была белая и теплая, и я ощутил под рукой ее груди. Соски стояли торчком, груди были крепкие. Я снова стал гладить ее по ляжке, снова дотронулся ладонью до паха, но потом, сглатывая и сглатывая, я опрометчиво дернул молнию на брюках.

— Нет, — сказала она. — Это еще что такое!

— Я ничего, — сказал я.

Она поднялась, одернула свитер.

— Есть там еще шоколадки? — спросила она.

— Ну да, конечно, — сказал Ларс.

Мы еще посидели, доедая шоколад и глядя на море, как будто ничего между нами не случилось. Волны набегали, разбиваясь о скалы, на секунду поднявшись над ними снежным сугробом. Пролетали, паря на трепещущих крыльях, чайки. Опустошив коробку, мы встали и пошли через лес назад на ярмарку. Хьерсти сказала: «Пока, увидимся еще как-нибудь потом!» — а мы решили отправиться домой. Но для этого нам надо было сначала зайти в ларек, где остались наши велосипеды. Там был Эйвинн, наш тренер, и встретил он нас неласково. Мы все отрицали. Он сказал, что не может ничего доказать, но знает, что мы сделали. С чего бы иначе мы согласились на половинный выигрыш? Мы твердили, что ничего такого не было. Он сказал, что мы его разочаровали и чтобы мы убирались — сегодня он не желает нас больше видеть, и мы поехали домой.

В понедельник до начала уроков Ларс задрал у Сив свитер, а я обеими руками прижал ее груди. Она взвизгнула и сказала, чтобы мы не ребячились, а в следующую секунду спокойно пошла дальше.

Первым уроком был норвежский, и нам задали пойти в библиотеку, взять там книжку, прочесть ее за неделю и написать о ней сочинение. Я сказал, что прочел все книги в библиотеке. Коллоен мне не поверил. Но я сказал правду. Каждую книжку, которую он брал в руки и спрашивал, о чем в ней написано, я мог пересказать. В конце концов он разрешил мне написать о какой-нибудь другой книге. В результате мне стало нечего делать на этом уроке. Я нашел книжку по истории и сел читать, устроившись за партой у окна. Погода была пасмурная, но теплая. На школьном дворе никого не было. Я стал листать книжку и смотреть картинки.

И вдруг увидел картинку с голой женщиной. Она была такая худая, что выпирали кости таза. На ней можно было пересчитать все ребра. Внизу живота — клок черных волос. За спиной у нее тянулись рядами нары, на них можно было различить лежащих там женщин.

Меня пробрал холод.

Не оттого что она такая худая, а оттого что в ней вообще не было ничего привлекательного, несмотря на то, что она стояла обнаженная, и оттого что на следующей картинке была гора трупов, лежащих на краю глубокой ямы, в которой тоже лежали трупы. Вот это я увидел: ноги были просто ноги, руки — просто руки, носы — просто носы, рты — просто рты. Нечто такое, что выросло на теле, а теперь валялось брошенное на земле. Когда я встал из-за парты, меня мутило и в голове все путалось. Поскольку делать мне было нечего, я вышел во двор и сел у стены. Сквозь туманную пелену пригревало солнце. Среди каменных стен и асфальта, в расселинах торчавшей посреди двора скалы склонялись под слабым ветерком высокие стебли проросшей из них травы. Ощущение тошноты не проходило, оно прилепилось ко всему, что было у меня перед глазами, стало частью всего, на что бы я ни смотрел: зеленой травы, пожелтевших деревьев, обнаженных грудей Сив, толстых ляжек Хьерсти, тощей как скелет женщины из книжки.

Я встал и пошел обратно в здание школы, подозвал Гейра, тот подошел и поглядел на меня вопросительно.

— Мне там попалась картинка с голой женщиной, — сказал я. — Хочешь посмотреть?

— Конечно, хочу! — сказал он. И я раскрыл перед ним книжку, показал тощую как скелет женщину.

— Вот она, — сказал я.

— Фу, черт! — сказал Гейр. — Брр!

— А что такого? — спросил я. — Она же голая?

— Фу, — сказал Гейр. — Она же как мертвая!

Именно так оно и было. Она выглядела как оживший мертвец. Или как ходячая смерть.

В следующие выходные мы с мамой навестили папу. Странно казалось видеть его в другой квартире. Она находилась в многоэтажном доме высоко на горе, вся белая, вся залитая солнцем, и там было так мало мебели, что она казалась нежилой.

Что ему тут делать?

Он свозил нас к дедушке и бабушке, мы у них пообедали, и он отвез нас домой. Когда мы к нему переедем, никто точно сказать не мог, столько всего предстояло еще сделать до этого: продать дом, потом купить новый, маме подыскать работу, нас перевести в новую школу, так что я об этом пока не задумывался. Но я был не прочь уехать из нашего поселка и переменить школу. Здесь, как мне казалось, я проиграл по всем статьям, и уже ничего не исправить. Я совершал одну ошибку за другой. Раз, например, после физкультуры, ко мне подошла Хьерсти.

— Знаешь что, Карл Уве? — начала она.

— Нет, — ответил я с нехорошим предчувствием, уловив в ее лице насмешку.

— Мы тут разговаривали о тебе в раздевалке, и оказалось, что ты не нравишься никому из девочек.