Онлайн книга «Княжья травница»
— Отраду, дочь твоего брата. — Так то братанница моя, — усмехнулась Забава. — Ох и чудно ты говоришь, Дана! И не понять который раз... — Хорошо, что вообще понимаю ваш язык, — буркнула. — Для меня это вы чудно говорите! Ратмир мучился головой. Я понимала его — боли должны быть сильными. Забава осталась с ним, а я не стала даже заходить. Не могла смотреть на искажённое гримасой любимое лицо. Лучше пойду к себе и сделаю отвар, чтобы облегчить боль, пока не найду способ изгнать змее-червя из головы князя. На женскую половину я прошла официальным путём — через маленькую расписную дверку в стене, разделявшей две части терема. Шмыгнула мимо нянюшек княжон Любавы и Зимовлады, которые шушукались у окошка и окинули меня приветливыми взглядами. Ещё заговорить решат со мной, а там недалеко и до подкупа. Я ж не кто-нибудь, а княжья травница — могу шепнуть словечко за, а могу и против. Чтобы избежать подобных просьб, нырнула на лестницу и поднялась к себе. Раскрыв свой мешок с травами, прищурилась на склянки и кулёчки, сказала им: — Средство от головной боли. В принципе, я уже знала ту травку, которая глушила боль, если её отварить минут пять и настоять часа три. Она и вспыхнула ярким зелёным колером, а сквозь один из мешочков просветилось содержимое. Да, эти корешки тоже добавлю, они тоже помогут от головы. Поставив воду в котелке в неудобную печь, совсем не такую, как моя в избушке, я заглянула к Отраде и застала там картину маслом. Мыська спала на широкой кровати, прижав к себе с одной стороны своего сына Волеха, а с другой маленькую княжну. Мальчишка сопел с закрытыми глазами, а Отрада, выпростав ручки из пелёнки, пыталась играть с двумя феечками. Впрочем, феечки — это было сказано сгоряча. Существа, зависшие над девочкой в воздухе, были с крылышками, но похожи скорее на злобных крохотных гоблинов в женских туниках. Они были совершенно одинаковыми, если не считать этой одежды. На одной из феечек туника была чистенькая, новенькая, беленькая, а на второй — грязная, потрёпанная и вся в дырах. У первой волосы заплетены в длинную лоснящуюся косу, а у второй торчат во все стороны, словно она забыла причесаться с утра. — Эй! Вы ещё кто такие? — спросила я негромко, чтобы не разбудить кормилицу. Гоблино-феечки разом обернулись ко мне, и от их огромных мультяшных глаз мне стало немного страшно. У первого существа они горели ярким синим светом, а у второго — огненно-красным. Ощерив одинаковые бездонные пасти множеством меленьких зубок, гоблино-феечки одновременно протянули ко мне ручонки с цепкими пальчиками. — Твою мать, — я сделала шаг назад. — Ты нас видишь? — одновременно спросили существа и переглянулись. Я прищурилась: — Допустим, вижу. Вы кто, и что вам надо от девочки? — Мы, — сказала обтрёпанная. — Доля, — продолжила чистенькая. — И Недоля, — закончила первая. Они снова переглянулись, как мне показалось, злобно и заговорили хором: — Мы всем чадам даём судьбу в Мокошьину ночь, и этой дадим, и мальчику дадим! — Или долю... — Или недолю... Я махнула на них рукой: — Уходите! То есть, улетайте! Эти дети сами свою судьбу выберут, когда подрастут! — Так нельзя! — Нельзя так! — Кто решил? — прищурилась я, потихоньку оттесняя Долю с Недолей от кровати. Они затихли, синхронно посмотрели вверх, переглянулись и прошептали: — Хозяин Жизней. — Знаете что? — я подняла руки, замахала на этих летающих (не)долей. — Я договорилась с Хозяином Леса, с Хозяином Болота, уж с Хозяином Жизней как-нибудь договорюсь! Феечки, или кто они там были, отлетели чуть подальше и наперебой зашептались: — Хозяин Леса! — Болотный Хозяин! — Она из этих, больших? — Нет! Она маленькая, значит, не из этих! — Они бывают и маленькие, сама видела! — Не бывают, те полукровки! — Всё равно. Она из них! — Но как дети без судьбы? — Это не наше дело! У нас полно других детей! — ВСЕ дети должны найти судьбу! Я прервала их милую беседу: — Ну что, посовещались? Убирайтесь, улетайте отсюда! — Нет, мы не можем, — упрямо ответила Недоля. — Ты всего лишь человек, никакая не из этих, больших! И двинулась на меня, со стрёкотом крыльев и оскаленными зубками. Вторая, хоть и не была согласна, решила не отставать. Я оглянулась и схватила длинную палку с рогатиной на конце, которой тут пользовались, чтобы угли выгребать из печи, замахнулась на феечек с воинственным видом. Не допущу, чтобы Отраде недолю выдали! Да и Волеху тоже! Эти две гоблинки были уже совсем рядом, успешно уворачиваясь от моего дрына, ручонки ко мне всё тянули, чтобы в лицо вцепиться когтиками, как вдруг отшатнулись разом, позеленели — то ли от испуга, то ли от злости, и обнялись, прижавшись друг к дружке. Я непонимающе оглянулась — вдруг вошёл кто, а я и не заметила. Но нет. Доля с Недолей именно меня боялись. Приятно, но не понятно. Доля протянула свистящим шёпотом: — Белый ка-амень! Недоля икнула: — Осколок... первой жизни! — Чего? — я никак не могла сообразить, что их так ужаснуло. А потом до меня дошло. Скосила глаза на грудь и увидела кулон, выбившийся из-под платья. Схватила его пальцами — камень снова стал из белого прозрачно-голубым! Вононо чо михалыч... Какая же огромная сила заключена в этом камне? Вот для чего его мне дала старая цыганка! Оберег! Это оберег, как сказали (не)доли, осколок какой-то первой жизни. Глянув на феечек, я вздрогнула. Они исчезли. Испарились. Как будто и не было их. А вот что странно — Мыська не проснулась. Ведь разговаривали мы довольно громко! Но девушка спала, наверное, плохо высыпается — с двумя-то детишками! Обернувшись на неё, я заметила, что она открыла глаза, потянулась сладко и вдруг подхватилась: — Ой, разоспалася я нешто! А ты давно тута? — Недавно, — пробормотала. — Устала? Позвать Вранку, пусть тебя подменит? — Да не надо, — смутилась Мыська. — Сама я. И так цветок искать не пойду. А ты пойдёшь? — Пойду, — неожиданно сказала я, хотя до этой минуты не думала, что захочу идти куда-то в лес ночью за гипотетическим цветком. — Свезло-о, — протянула она, подвигая Волеха на середину кровати и поднимая на руки Отраду. — Я только разик и ходила, в прошлую зиму. — Если найду цветок, загадаю желание и за тебя тоже, — улыбнулась я — таким курьёзным было выражение её грустной моськи. При моих словах она вся осветилась изнутри и спросила недоверчиво: |