Книга Купидон с жареным луком, страница 44 – Елена Логунова

Собственно говоря, именно болтливость тетки Веры, неспособной держать язык за зубами, и являлась той причиной, по которой я была против ее участия в нашем вечернем мероприятии.

Лизка наблюдала за тем, как я быстро и эффективно обрабатываю двоюродного брата, молча и с неподдельным интересом. И то сказать, у меня ведь почти тридцатилетний опыт управления Митяем – есть чем поделиться с его будущей супругой!

Деревенский политес отпределенно требовал не являться в гости незваными-неждаными с хорошим аппетитом, поэтому мы втроем сначала плотно поужинали, а уже потом пошли к Буряковым. Лизка надела новое платье, Митяй взял бутылку коньяка, я достала из закромов коробку шоколадных конфет.

– О! Какие люди! – обрадовался нам Семен.

– Мы к вам на чай. – Митяй сразу сунул другу коньяк, а я подгрузила сверху коробку конфет. – Без церемоний, запросто, по-соседски…

– Сема, кто там? – донесся из глубины дома голос бабы Дуси.

– Митька с сестрой и невестой! – закричал в ответ внук и повел нас на кухню. – Присаживайтесь, сейчас мы чайку и по рюмочке…

В коридоре застучало, и вскоре явилась хозяйка дома. Она кривобоко опиралась на палку, держа на сгибе левой руки матерчатый сверток, похожий на спеленутого младенца. Из него выглядывала хмурая морда с нервно подергивающимся пятачком.

– Ой, а что случилось с Бусиком? – спросила я, когда баба Дуся положила кокон с песиком на свободный стул.

– Это кто? – шепнула мне Лизка, глядя на питомца старухи с некоторым испугом.

И то сказать, раньше-то она Бусика не видела, а он и прежде весьма впечатляюще выглядел, когда был просто розовым. Теперь же кожу цвета фуксии (бабка явно снова выкупала собачку в марганцовке) украшали зеленые полосы.

Мне тут же вспомнились мифические гибридные животные, якобы обитающие на просторах Пеструхина. Бусик мог пополнить их компанию в качестве зебросенка или порозебры: яркого полосатого свина. Психоделического, я бы сказала, окраса. Что интересно, на песика Бусик уже совсем не походил, так что Лизкино опасливое любопытство было вполне понятно.

– Что случилось с собачкой? – снова спросила я бабу Дусю, специально для подруги акцентировав последнее слово.

– Этот дурень залез в водосток и застрял там, – опередив старуху, ответил Семен. – Измазался, как свинья, исцарапался, а визжал-то, визжал!

Бусик, явно уловив, что о нем говорят без должного почтения и всякого сочувствия, энергично выпростался из тряпичных обмоток, плюхнулся на пол и потопал прочь, вызывающе виляя тостым складчатым задом.

– Выпьем, – предложил Семен, успевший выставить рюмки и наполнить их коньяком. – Ну, наше здоровье!

– И Бусика, – добавила баба Дуся, жалостливо посмотрев вслед питомцу.

– Так мы чего пришли-то? – Митяй, взяв рюмку, встал, свободной рукой дернул Лизку, и она тоже поднялась, а глазки опустила – скромница! – Знакомьтесь: Лизавета Николавна, моя невеста!

Последовали охи, вздохи и расшаркивания. Потом баба Дуся объявила:

– Ну, теперь будем Семиной женитьбы ждать! – И, кто бы сомневался, проникновенно посмотрела на меня.

Я кашлянула и поспешила радикально сменить тему:

– Бабушка Евдокия, а покажите нам, пожалуйста, свой знаменитый шишак!

Теперь уже закашлялись Митяй и Семен. Даже Лизка вытаращилась на меня в испуге и с укором – мол, ты с ума сошла, Алиса?! Бабуся же не в курсе исчезновения шишака, узнает – ее инфаркт хватит!

Под возмущенными и шокированными взглядами трех пар глаз я старательно хранила невозмутимость и удерживала на лице выражение невинного любопытства.

– Конечно же, покажу! – Баба Дуся налегла на палку и приготовилась встать.

– Сиди уже! Я сам! – остановил ее внук и отшвырнул прихватку, которой снял с плиты закипевший чайник. – Ляся, иди за мной!

– Не так быстро. – Я не двинулась. – Или мы с тобой пешком до города побежим? Прямо до дома Бойченко?

– Какого еще Бойченко? – Остановившись на пороге кухни, сосед обернулся, и я отчетливо увидела – в его глазах плеснула паника.

– Романа Игоревича Бойченко, банкира и коллекционера, которому ты продал жемчужный шишак твоей бабки. – Я с удовольствием наблюдала, как меняется лицо Семена.

Громко звякнула упавшая на блюдце чайная ложечка. Я мельком глянула на Лизку и Митяя, уронивших кто ложку, а кто и челюсть, а потом внимательно посмотрела на старуху. Она вроде крепкая бабка, не хватит же ее, в самом деле, удар?

– Сема… Ты продал шишак? – Она уставилась на внука и вдруг начала мелко-мелко трястись. – И почем же?

– Дайте ей воды! – Лизка вскочила, едва не опрокинув зашатавшийся стул, и кинулась к раковине.

Бабка решительным жестом остановила протянутый ей стакан с водой и требовательно повторила:

– Сема, за сколько?

– За два миллиона. – Он отвел глаза.

– За два миллиона, – повторила бабка и снова затряслась. – За два миллиона! Ох, я сейчас умру…

– Бабуль, но тебе же срочно нужны деньги на лечение!

– Сема, ты идиот! – объявила старуха и, перестав сотрясаться, царственно выпрямилась на своем стуле, как на троне. – Ты! – Она клюкой указала на меня. – Расскажи-ка все по-порядку, с толком, с расстановкой!

– С удовольствием. – Я скупо улыбнулась железной деревенской леди и жестом указала на стул ее внуку. – Семен, ты присядь, это же долгая история. И не стесняйся поправлять меня, если я в чем-то ошибусь.

– Все началось три или четыре года назад, когда в нашу деревню переехала из города Мария Толбухина, – начала я, глядя на Семена. Тот отвернулся. – Пеструхинские кавалеры красотку заметили и стали за ней увиваться. Особенно усердствовал Семен, но Маня не спешила отвечать ему взаимностью. Ей не нравились деревенские, зато приглянулся заезжий городской – художник Андрей Соколов. Он занимался реставрацией резного иконостаса часовни у источника…

– Сема тоже там работал, – вставила бабка, привычно набивая цену своему мастеровитому внучку.

– Вот именно. – Я кивнула. – Как раз Семен и познакомил Андрея с Маней. Обидно, да? – Я снова посмотрела на соседа, но он как будто закаменел и не отреагировал. – Маня закрутила с художником, а Семен отчаянно ревновал и решил избавиться от соперника. Он отлично придумал: украл икону из часовни, подбросил ее Соколову, и того посадили за кражу.

– Что? – ожил Митяй. – Сема, правда, что ли?

Буряков безмолвствовал.

– Правда, правда, – ответила я за него. – Художнику дали два года, и Маня осталась одна, но Семена к себе не приблизила. А вскоре выяснилось, что она беременна, и тут Семен и сам раздумал на ней жениться.

– На что мне баба с чужим ребенком? – буркнул сосед.

Лизка укоризненно поцокала, Митяй и бабка промолчали. Я продолжила: