Онлайн книга «Одинокий некромант желает познакомиться»
|
За калиткой был двор. Изрядно заросший, местами и вовсе дикий. Вон там поднималась стена колючего малинника, она подкатывалась к самой ограде, напрочь игнорируя сторожевую сеть. В зарослях прятались и крапива, и темный вьюнок, норовивший оплести все, до чего дотянется. Чуть дальше, сквозь дорожки, прорастала лебеда. Плющ опутал дом и немного – старые деревья. – Проходите, – Глеб подумал и решил, что с полицией стоит если не дружить, то всяко держаться ровно. – И рассказывайте, что случилось. – А… ах да… конечно, случилось, – Мирослав Аристархович в калитку протиснулся бочком, задержался ненадолго, глядя на то, как закрывается она. – А… – Выпущу, не волнуйтесь. – Да нет… я… – он смутился. – Просто… давно уж не имел дела с мастерами, а потому нижайше прошу, если вдруг… не обижайтесь. – Не буду. – У вас кровь идет. – Идет, – согласился Глеб и через плечо почесал зудящую печать. – Скоро перестанет. И еще одна рубашка отправится в камин. Этак и разориться недолго. – Так что… – Скажите, вам знакома девица Антонина Петровна Замирская? Мещанского звания, двадцати двух лет от роду? Сирота? – Нет. Мирослав Аристархович мотнул головой: – А у меня есть свидетели, что знакома. Что… погодите, – он вытащил из кармана пиджака засаленный блокнот и ткнул в него пальцем, – что не далее как неделю тому вы с ней изволили гулять. А после обедали в трактире ее дядюшки. Тот клубок почти сбежал. Но спицы не позволили. Они зацепили тонкую нить, вплели ее в узор, в тот узор, который никогда не будет закончен. Иллюзия. Игра утомленного разума и тьмы, которая любит этот разум подразнить, рисуя картины, которых не было. – А еще она служила у вас… – Адель, – перебил Глеб. – Девушку звали Адель. – А по паспорту если, то Антонина… – Мне она паспорт не предъявляла. – Ага… – это слово повисло в воздухе. – То есть без паспорта взяли? – Брал я ее тетушку, а явилась она. Я же… – Глеб махнул рукой, не объяснять же, что как-то невместно было возвращаться в трактир и выяснять отношения, тем паче что с готовкой девушка вполне справлялась, а большего от нее не требовали. Мирослав Аристархович почесал блокнотиком нос и уточнил: – Стало быть, не отрицаете? – Чего? – Факта знакомства. – Не отрицаю. Клубков было много, матушка выбирала их наугад, кажется, не особо задумываясь, как сочетаются цвета. Теперь Глеб понимал, что и она была не совсем нормальна, только ее безумие, бессмысленное, обреченное, было тихим. Оно выражалось в шарфах невероятной длины и в странных узорах. В ее нежелании уходить. В ее виноватой улыбке, в святой уверенности, что долг ее – сберечь семью. Ту, которой давно не было. – Хорошо, а то у меня свидетели. Когда вы видели ее в последний раз? – Вчера… или позавчера? Несколько дней тому. Говорю же, Адель… – Антонина, – упрямо произнес Мирослав Аристархович. – По паспорту… – Заменяла тетку. – И вы? – А я не заменял. Я отвратительно готовлю. Именно поэтому мы, собственно говоря, кухарку и наняли. Теперь уж точно придется искать новую, потому что старая не пришла, зато пришла полиция со странными этими расспросами. Тут и гадать нечего, с девчонкой случилась беда, в которой обвинят Глеба. И ему, как тому клубку, не сбежать. – Ага… а где вы были вчера ночью? С часу до трех? Предположительно с часу до трех, – карандашик, обгрызенный с одного конца, уперся в грудь Глеба. – На кладбище. Кажется, ответ несколько озадачил Мирослава Аристарховича, который карандашик благоразумно убрал, правда, лишь затем, чтобы сунуть себе в ухо. – А… свидетели имеются? – уточнил старший унтер-офицер, осторожно добавив: – Живые. – Мой коллега. – А кроме него? – Мои ученики в количестве восьми голов. – А… – Никанор Лазовицкий вас устроит? – О… Карандаш отправился в карман, как и засаленный блокнотик. А Мирослав Аристархович, сцепив руки, произнес: – Прошу нижайше извинить меня за настойчивость, однако же ж войдите в мое положение… общественность возмущена. У нас такого никогда прежде не случалось… вот чтоб убивать, так убивали. Помнится, на той неделе плотник Сверьянов, будучи в подпитии изрядном, запустил поленом в свою жену, потому как характер у нее скверный, она его давненько изводила. Тверезый-то он тишайший человечек, благостный даже, а вот выпил – и поленом. И до того неудачно, что убил. Теперь вон плачет, кается… Или пришлые еще бузили. Кабацкие драки, дело такое, обыкновенное. Он вздохнул. – Двоих порезали, одного насмерть… да… еще вот девица Ониськина самоубилась на почве неразделенной любви. Так это ж жизнь, обыкновенная… но чтоб резали кого да с такой… Глеб почесал-таки плечо, хотя знал, что будет хуже. – Идемте в дом, – сказал он. – Расскажите толком, что там у вас приключилось. Может, помогу чем. Ее и вправду звали Антонина. По паспорту. Была она дочерью старшего письмоводителя местечковой канцелярии и мещанки Настасьи, помершей родами еще лет десять тому. С этого самого горя – померла не только жена, но и дите – отец Антонины запил и весьма скоро растерял то малое богатство, которое вышло скопить за жизнь. По пьяному делу он и утонул в канаве. А может, дружки притопили. Кто ж разбираться станет? И прямой путь Антонине в сиротский дом, когда б не дядька. У того-то дела шли справно, но, будто в насмешку, сестры не дали ему детей. Оно-то, конечно, сперва люд порешил, будто бы Степан прибрал сироту исключительно по выгоде, небось и сиротские ей положены целых три рубля в месяц, и вспомоществование от храма, а еще руки есть, которые в большом хозяйстве всегда пригодятся. Поговорили. И забыли. Антонина росла… не сказать, чтоб вовсе чужой. Обижать ее не обижали. Что работать приходилось, так оно верно, но так кто не работает? Одевали ее чисто, кормили досыта, в школу отпускали, а после, как исполнилось шестнадцать, и на курсы выпроводили женские, в Бирючево. Оттуда она и вернулась переменившаяся. Велела именовать себя Аделью, потому как собственное, матерью данное имя показалось ей простоватым. С подружками разругалась, стала к ним придирчива, переборчива. И кавалеров, какие имелись, отвадила. Куда им против приезжих? Упросила дядьку из трактира ее отпустить, мол, разве человек образованный, немалого положения, захочет взять в жены трактирную девку? И конечно, зря, трактир-то хороший, тихий, все знают, что у Степана порядок. |