Книга Три седьмицы до костра, страница 36 – Ефимия Летова

Тут, в глубине сада, могилы были ощутимо старее, хотя и не слишком древние, деревянные таблички преимущественно потрескались и прочитать написанное можно было с большим трудом. Я достала оставшиеся яблоки, выбирая, кому бы их оставить. 

Тьма внутри вдруг рванулась, заколотилась об рёбра, прося свободы. Вокруг никого, и я позволила эту маленькую вольность. Чёрная бесформенная масса спустя мгновение приняла облик птицы - и полетела вперед, то и дело оглядываясь. Звала за собой. И я пошла.

Две сдвоенные могилы ничем не привлекли бы  внимание, если бы не нахально усевшаяся в проход между ними тьма.

- Что ты хочешь? - спросила я. В тишине голос прозвучал тонко и неуместно. Я присела на колени и прочитала табличку, на удивление целую и хорошо сохранившуюся:

"Римма и Алоиз Иститор. Дата смерти 17 день 652 года.

С любовью от преданных детей ваших Гериха и Отавии. Да примет Светлое небо вас в свои милосердные объятия"

Я перечитала еще раз, и еще, отчего-то долго отсчитывала прошедшие годы. Тридцать лет назад. Посмотрела на тьму. Птица оказалась безглазой - жутковатая подделка под реальность.

- Что мне с этим делать?

Иллюзорный ворок, разумеется, не ответил, а спустя пару мгновений и  вовсе растворился в воздухе без следа. 

Значит, мать Вилора, сестру Инквизитора, звали Отавией.

Что мне даёт это знание? 

Уж скорее не даёт, а требует. 

...оставшиеся яблоки я оставила там.

***

Вместо того, чтобы прямо из сада усопших пройти в небольшой проулок, где толпились экипажи "на заказ", и отправиться обратно в дом Ризы, я за воротами неожиданно для себя поворачиваю налево и иду вдоль ограды. Впереди виднеются каменные стены и кособокая крыша скромного служительского домика. У крыльца сидит несколько убогих - один безногий в странной конструкции, напоминающей гибрид лавки и садовой тачки, слепая женщина, оборванка с парой маленьких детей на коленях, еще один мужчина с копной нечесаных седых волос. Они - кроме слепой, безучасной ко всему, медленно раскачивающейся взад-вперед - впиваются в меня неожиданно цепкими взглядами.

- Ласса, не будет ли монетки? - хрипло говорит безногий, подаваясь вперед и чуть ли не соскальзывая со своего хитроумного средства передвижения. Дети бродяжки ковыряют грязными пальцами щербатые ступеньки.

Я отрицательно качаю головой, не зная, как добраться до двери. Стыдно сказать, но проходить мимо этих людей, более колоритных и притягивающих к себе взгляды, чем актёры на театральном представлении, было страшно. 

Седовласый поймал мой неуверенный взгляд и неожиданно мирно сказал:

- А служителя Лирата сейчас нет. Вышел он. Погуляйте пару горстей, ласса, а там и служитель подойдет. А может, и монетка-другая сыщется...

Я с некоторым облегчением отступаю назад, поворачиваюсь, чтобы уйти - и новый голос больно ударяет между лопаток:

- Эй, темница...

Ухожу, чуть сбавив шаг, делая вид, что это относится не ко мне.

- Постой, темница...

Четверть горсти спустя я не выдержала и оглянулась.

Слепая женщина шла за мной. У нее не было не палки, ни провожатого, но она двигалась довольно уверенно и скоро, периодически касаясь обветренной рукой металлической ограды сада усопших. Остальные убогие так и сидели вдалеке на крыльце, не проявляя никакого видимого интереса ни ко мне, ни к своей товарке.

Черные с проседью волосы обрамляли худое бледное лицо с размытыми розовыми пятнами на лбу и скулах. Чёрная повязка плотно закрывала глаза.

Я остановилась.

- Вы мне?

Женщина сделала еще несколько шагов в мою сторону, и только потом ответила:

- Тебе, тебе. Одна ты такая.

- Вы меня не видите.

- Верно. Но чувствую. 

- Что вы чувствуете? - я начинала нервничать. Женщина, возможно, не только слепая, но и с проблемами с головой. А "темница" - мало ли что она подразумевает под этим словом. Может, здесь так всех называют.

- Что вы связаны с этими... - слепая зябко передергивает плечами. - Из другого мира. Я знаю. Еще до того, как потеряла глаза, видела такую. От вас несёт холодом.

Мне действительно стало холодно - не от тьмы, от жуткого ощущения, навеянного ее словами. Захотелось уйти, и не было никакого любопытства или желания выспросить, что да как. 

- Видели? - неопределенно сказала я - то ли задала вопрос, то ли повторила сказанное ею слово.

- Да, - нервно отозвалась женщина. - Давно, в детстве. Она жила с нами по соседству, не здесь, далеко отсюда. Деревня у нас глухая была, маленькая, бедная. Она лечила за еду. Люди приходили к ней, она завязывала им глаза, не подсматривали, значит, чтобы. Я была еще маленькая и повязка спала. Я увидела. Она призывала тьму. И эта тьма ее слушалась и лечила. От нее веяло холодом. Но она была хорошим человеком, - неожиданно заключила убогая. - Потом отчим мой перебрал с огненной водой и поджёг дом. Я лишилась глаз. 

- Та женщина не смогла вам помочь? - тихо спросила я.

- О, ее пару лет как забили камнями, - буднично сказала незнакомка.

- Служители? - вырвалось у меня.

- Кто? - искренне изумилась женщина. - Нет, конечно. Да и не было у нас там служителей. Соседи. Подумали, что она прокляла их околевшую корову.

- Что вы от меня хотите? - разозлилась я.

- Исцелите меня, - жадно сказала слепая и сорвала с лица повязку. Я увидела бурое плетение сожженой кожи и зажмурилась.

- Не знаю, что вы там почувствовали, - начала я. - Но...

- Ты боишься, - сказала женщина. - Но я ничего не теряю. И ты ничего не теряешь. Я не расскажу о тебе. 

- Я не целитель, - резко оборвала ее я. - Простите...

- Я слепая и бедная, - прошептала женщина и сделала несколько шагов. - Но я знаю многое и многих. Ты же не просто так пошла к служителю, темница? Что тебе было нужно?

Я молчу. Мысли мечутся в голове. 

Не подослана ли кем-нибудь эта странная женщина? Абсурдная идея, но в это верится легче, чем в "холодом несет".

- Я никому про тебя не скажу, даже если ты откажешься, - настойчиво шепчет слепая и делает еще шаг ко мне. Теперь она стоит на расстоянии вытянутой руки.

- Я не целитель. Я не умею лечить!

- Целители, ха! Их искры обычно слабы. Все, в ком искра сильна, надежно спрятаны за стенами королевского замка, в темницах или дворце, в зависимости от степени их согласия отдавать свою силу на благо короне. Нет, наши целители не помогут мне. А ты... ты можешь всё исправить. Моя слепота - чудовищная ошибка судьбы. Тебе не нужно знать ничего, кроме того, что ты исправляешь несправедливость.