Книга (без) Право на ошибку, страница 53. Автор книги Дарья Вознесенская

Потому я, сощурившись, посмотрел на стоящую рядом брюнетку, которая игриво положила руку мне на грудь.

Накрыл ее руку ладонью, будто хотел погладить, а потом сжал так, что затрещали кости. Соблазняющий взгляд сменился паникой.

Это гораздо лучше.

Нет, я не собирался ничего ломать ей, пусть и хотелось. Я не привык бить девочек. Но она должна запомнить раз и навсегда, что подходить ко мне опасно. Что я могу долго не обращать внимания на шавок, которые крутятся вокруг меня и повякивают. Но в какой-то момент мне это надоедает и я сажу их на цепь.

— Повтори, — чуть раздвинул я губы в кровожадной ухмылке и сощурил глаза.

— Я пошутила, Веринский, — она хрипела и пыталась вытащить свою руку.

— Любишь шутить? Тогда я устрою тебя в цирк, — улыбнулся чуть шире, а потом отбросил прочь ее конечность и, не обращая внимание на всхлип сзади, двинулся к Насте, которая разговаривала с какой-то парой.

— Скучала? — подошел к ней сзади и по хозяйски притянул к своей груди.

Она представила меня своим собеседникам — довольно приятным людям, кстати — а потом мы ретировались.

Настя шла и улыбалась уверенно, но когда сели в машину она с наслаждением скинула туфли на шпильках и облегченно вздохнула.

— Сложно привыкнуть. Они все такие…

— Искусственные?

— Манерные, скорее. Еще и любопытные. Пока тебя не было, несколько девиц атаковали вопросами, что я с тобой делаю. Ты… со многими…хм, знаком?

Я почувствовал внезапное раздражение. Позже я понял — на себя. А тогда казалось, что на нее. Что она не имеет права предъявлять мне претензии. Мне тогда много чего казалось. Я даже высказался в том духе, что мое прошлое ее не касается, как и шлюхи, которых когда-то я имел.

Обидел, видел, что обидел — но проглотила. Замолчала.

Она ведь была совсем юная. А я не то чтобы ломал ее под себя — я был в полной уверенности, что она обязана быть такой, какой мне удобно.

Выполнять четко мои указания не только на работе.

Неосознанно я лепил из нее кого-то, кем она не очень-то являлась. И если бы мы остались вместе, она бы поняла это в какой-то момент. И я бы понял. И что бы произошло?

Не знаю.

Я никогда не любил сослагательное наклонение.

Но сегодняшнюю Настю хрен сломаешь. Или вылепишь из нее что. И это дурманило голову и возбуждало самые глубинные

инстинкты.

Нет, не желание борьбы за власть. Скорее, желание просто борьбы. Которая всегда должны заканчиваться одинаково.

Я встал с кресла и почти привычно закурил, глядя в окно.

Курить последние месяцы я стал гораздо больше. И вспоминать тоже.

Две хреновых привычки, но они были чуть ли не единственной возможностью передохнуть в этой преисподней, в которой я не только поджаривал Горильского и конкурентов, но и сам подпрыгивал на сковородке, погребенный лавой дел, судов, заключений, переговоров, новых схем, журналистов и переживаний по поводу того, как там Настя со своей крохотной кнопкой, чей почти отсутствующий вес я однажды почувствовал.

Усмехнулся, снова вспомнив тот день. Точнее, ночь.

А ведь я могу и ошибаться.

И она всегда была такой. С работающими мозгами, титановым стержнем внутри и обтекаемым телом гоночной машины последнего поколения. Я просто не удосужился помочь ей снять треснувшую скорлупу.

Ведь даже пять лет назад вечер закончился совсем не так, как я уже вообразил. Никаких всхлипов, надутых губ, «у меня болит голова» и несчастных глаз, на которые я заранее разозлился. Нет, когда мы доехали домой и я тут же прошел к бару, чтобы налить себе, Настя на секунду замерла на пороге, а потом вдруг спросила насмешливо:

— Значит, тебе нравятся шлюхи, Ведмедик?

Я резко обернулся и успел увидеть, как она скидывает блузки и юбку, оставаясь только в белье и туфлях.

И чуть не открыл рот, засмотревшись на ее лицо, на котором сверкали серо-зеленые глазищи. Сверкали обидой, гневом и жаждой, отозвавшейся во мне моментальным желанием.

Она подошла ко мне и вытащила бокал из судорожно сжавшихся пальцев. А потом резко опустилась на колени и расстегнула ширинку. И запустила туда ладошку, из-за чего я с шумом выдохнул сквозь сжатые зубы.

— Наверное, шлюхи начинают с этого, да? Ублажают тебя, Ведмедик?

— На-астя… — предостерегающе.

Но ее рука уже выпростала напряженный член, губы — лишь бы не отвечать ничего, потому что, наверняка, единственное, что она могла, так это обматерить такого мудака, как я — обхватили головку, а язык прошелся по кругу.

Я выматерился сам.

Несмотря на неопытность, Настя не была ханжой. Она оказалась очень отзывчивой в постели. Страстной и желанной до помрачения, до полного растворения, до криков и потемнения в глазах. Она с удовольствием воспринимала оральные ласки и всегда была нежна.

Не сегодня.

Сегодняшняя ситуация задела в ней что-то, что она просто наездилась на меня ртом, так глубоко, что я чуть не кончил.

— Настя-я, — простонал я беспомощно, но ей уже было, похоже, плевать, что я думаю по этому поводу. Положила мои руки на свой затылок, показав, как она хочет.

И я уже не мог сопротивляться этому безумию. Вбивался, как животное, пока внутри меня не разорвались все натянутые струны, и я не зарычал, выплескиваясь ей в горло, которое конвульсивно сжалось, высекая еще большие искры в глазах.

Со стоном я оперся о столешницу, стараясь отдышаться.

А она встала и чуть пошатываясь пошла в сторону ванны.

Этого я уже допустить не мог.

Выпутался из штанов, подхватил ее, посадил на барную стойку и впился в ее растерзанные губы поцелуем. Пока она не размякла, не застонала, не начала дрожать. Пока я своими губами и языком не уничтожил все обиды, все недосказанные слова.

Она уже тогда была дикой, моя Настя.

Маленькая, яркая дикарка.

Я вздохнул, понимая, что сам же возбудил себя воспоминаниями.

И снова завалил себя работай. День, другой, третий — все одинаковые. Я часто тянулся к телефону, чтобы написать ей что— нибудь. Какие-то слова поддержки. Или ответить на ее последнее сообщение. Или позвонить.

На хрен ей это не сдалось.

Но потом не выдержал — позвонил координатору. Чтобы хоть так, опосредованно понять, что с ней все хорошо.

И спокойно выслушал про ход лечения, про операцию.

Внешне спокойно, а внутри меня поселился железный диск с зазубренными краями. Вжик — и что-то полоснуло по сердцу. Вжик — и от желудка кровавое месиво.

Я знал, что клиника была выбрана идеально. Что все пройдет хорошо — во всяком случае, операция. Должно пройти. Но не мог не думать о двух хрупких девочках где-то в далекой стране, которым сейчас, наверное, очень страшно и больно.