Книга Пленники Раздора, страница 80 – Алена Харитонова, Екатерина Казакова

Колдун ответил:

— Ивор силен и очень стар. Я перед ним — щенок. Он пытается власть над телом взять.

Девушка покачала головой:

— Ты говорил, он обережником был. И помнит всё. Почему же тогда?

— Был, — с нажимом сказал Тамир. — Именно, что был. А теперь он — навь. Душа обезумевшая. Поэтому ты его с другими Осенёнными не равняй. И не жди разума. Я вот ошибся тот раз, теперь расплачиваюсь. Но ты-то поумнее будь.

Обережница задумалась. Некоторое время молчала, а потом спросила:

— Чего он хочет? Ты знаешь?

— Известно чего, — удивился собеседник. — Смерти. Отпущения. Только я ему этого всего дать не могу. Моё дело — силу его запереть.

Лесана потерла виски и глухо спросила:

— А выдюжишь? У тебя, вон, затмения какие. То одно не помнишь, то другое. Я иной раз не понимаю, с кем путь держу — с тобой или чужаком каким.

Колдун грустно улыбнулся:

— Я и сам не понимаю, я — это я или чужой кто. Пока реза его держит, ничего он не сделает. Иной раз если и отодвинет меня, так ненадолго, ибо Силы своей лишён. Потому таиться будет. А выдержу или нет… выдержу. Умереть не умру. И свободы ему не дам.

Девушка помолчала и сказала:

— Ты ничего о том не знаешь. Вот, положим, вытащит из тебя Донатос эту навь. Упокоит. И что? Ты в разум войдешь? В силу?

Тамир улыбнулся, будто потешаясь сам над собой:

— Не знаю.

Он сомневался. Причем не в том, что войдет в разум. А в том, что вообще после упокоения Ивора останется жив. Но Лесану пугать этим не хотел. В конце концов, она прекрасно могла обойтись без такого тоскливого знания, а Тамир был одинаково готов к любому исходу.

Хлопнула дверь. В избу вошел один из сторожевиков — ратоборец по имени Щёр. Был он приземист, широкоплеч и космат, а нарву резкого, громогласного.

— Лесана! — зычно позвал мужчина и зачерпнул из ведра, стоящего слева от входа, ковш воды. — Там с торжища мужик с козой пришёл. Просит довезти его до Шумеры. Это весь малая в пяти верстах. Сюда-то он с оказией добрался, а обратно — боязно, после рысей. Ты…

Ратоборец на миг прервался, жадно припал к ковшику, сделал несколько больших долгих глотков, шумно выдохнул, отер бороду и закончил:

— …доведи его. Всё одно — без дела маешься. А мне нынче обоз до Гари провожать. Да своего, что ли возьми, выгуляй, — вой кивнул на Люта, который на печи самозабвенно предавался унынию и скуке. — Небось, уже все бока отлежал или спекся, как колобок.

В ответ на это оборотень сквозь зевок и сладкую негу изрек:

— Лучше пот на морде, чем иней на… — он запнулся и закончил, по всей видимости, совсем не так, как собирался: — на хвосте.

Щёр басисто расхохотался, поняв то, что не было сказано, и бросил ковш обратно в ведро.

— Вот и езжайте, — бодро заключил он. — Тамир, а тебя Неждан просил наузов наплести впрок, у него уже рук не хватает, сам не знает, за что хвататься.

Колдун кивнул.

Лесана ушла за занавеску переодеваться. Лют, наконец-то, покинул тёплую печь. Настроение у него заметно улучшилось.

— Коза… коза… — бормотал оборотень. — Всё лучше, чем без дела сидеть.

Когда девушка в черной одёже ратоборца появилась из избы, волколак уже изнывал на крыльце.

День выдался погожий и тёплый, с лёгким, щекочущим ветерком.

Скрипнули ворота, на двор зашёл сухонький мужичок в сермяге, домотканых штанах и стоптанных сапогах. На верёвке он тянул упирающуюся серо-белую козу.

— Да иди ж! — сердился хозяин, дергая животину. — Всю душу вымотала. Есть же скотина упрямая.

Лесана улыбнулась.

Телегу уже запрягли. Лют наощупь спустился вниз и забрался в повозку, где устроился, развалившись на соломе. Обережница кинула служке, чтобы тот помог поднять в возок упирающуюся козу.

Однако рогатая чуяла запах зверя, идущий от человека, и жалобно блажила. Лют забавлялся. Мужик взопрел, служка суетился. Одним словом, та ещё потеха. Девушке было и смешно, и досадно. Поэтому она подошла к блеющей скотине, положила ладонь между широких изогнутых рогов и погладила.

Бледные-бледные искорки Дара мелькнули и погасли. Коза успокоилась, позволила поднять себя в телегу, где улеглась, поджав ноги.

— Уф, — выдохнул хозяин с облегчением. — Ну, поехали?

Обережница кивнула и тронула поводья. Телега медленно покатилась вперёд. Всю дорогу мужик, назвавшийся Кривцом, с недоумением косился то на козу, то на беспечно дрыхнущего Люта.

— А этот чего с нами едет? — осторожно спросил Кривец, кивая на оборотня.

Лесана отмахнулась:

— Это брат мой. Домой везу из Цитадели. Глаза ему там лекари правили. От скуки извелся, потому и взяла с собой.

Лют тем временем сел и поинтересовался у сопутчика:

— Ты расскажи лучше, на кой ляд с козой попёрся за тридевять земель?

Мужик горестно вздохнул:

— Сношенька у меня… — он вытер повлажневшие глаза. — Хворает. Вот сын-то и отрядил в город — козу купить.

Лесана едва не всем нутром почуяла, что скажет на это Лют. И даже повернулась пресечь, ибо знала его поганый язык.

Но оборотень сдержался, удивился только:

— Коза-то ему зачем?

— Дык, не ему, — ответил мужчина. — Дитю. В конце голодника родила. Раньше сроку. Сама измучалась, чуть не померла. А дитё вовсе синюшное. Ну и молока у ней нет. Вот и везу…

Он уныло кивнул на подремывающую козу:

— Козьим молоком-то и не таких выхаживали… Но какая ж скотина досталась упрямая!

Девушка удивилась тому, каким застывшим сделалось вдруг лицо Люта.

Оборотень сидел, глядя куда-то в пустоту, и молчал весь остаток пути. К Шумере подъехали уже в сумерках.

Мужик чин по чину зазывал переночевать, но Лесана отнекалась. Не хотелось оставаться в веси. А почему, сама себе объяснить не могла. Точнее могла — сейчас пойдут встречать, поклоны бить, спрашивать, разговоры разговаривать. Тьфу. В лесу хоть тихо и не донимает никто.

Кривец ушел, таща за рога упирающуюся козу. Девушка же повернула обратно и всего в полуверсте от деревни остановилась на ночлег. Обнесла телегу с лошадью обережной чертой. Сделала надежно. Дара не пожалела. Так оно спокойнее.

— Костер не буду разводить, — сказала спутница оборотню. — Давай повязку-то сниму.

Волколак повернулся.

— Лесана, он правду сказал? — негромко спросил Лют.

— О чём? — не поняла она.

— Вы выхаживаете детей козьим молоком?

Обережница кивнула: