Онлайн книга «Пленники Раздора»
|
Колдун пожал плечами. Девушка вздохнула. А ведь помнил. Надысь ещё, вроде как, помнил. Приехали они в город нынче пополудни. Оставили немудреный скарб у сторожевиков, а сами отправились к Тамирову отцу. Хотя… как, отправились, Стех — елаширский колдун — обрадовался гостям, а пока обменивались новостями, рассказал заодно, что-де Строк в добром здравии, не хворает и даже будто бы окреп, только ослеп совсем. После этих слов было бы полным паскудством не проведать старика. Одна загвоздка — Тамир родные места не узнавал. В растерянности наузник вцепился в спутницу и зашептал: «Лесана, мне тут вроде всё родное вроде, но, куда идти — не знаю и отца не помню…» Девушка захлопала глазами и предложила единственное, что пришло в голову: — Ну… давай, у Еля спрошу? Тамир кивнул и вышел из избы. Обережница видела — ему стыдно. Стыдно за свою беспомощность, за невозможность всё исправить и просто за то, что происходящее с ним ложится грузом на спутницу. Ту самую, с которой колдун ещё по осени разговаривал сквозь зубы, и которая теперь из-за него, словно в хомуте. Тянет, надрывается в одиночку. И не жалуется. Когда Лесана вышла за ворота, обережник поджидал её в тени старого тополя: — Ну? — отлепился колдун от забора. — Узнала? — Вниз по улице, потом направо, затем налево — в проулок, под горку и до старой хлебной лавки, — ответила девушка. Мужчина кивнул. Они шли по весеннему Елаширу. Распогодилось, будто вовек не было дождей и серой хмари. Солнце слепило. Пахло тополями. Тамир смотрел на высокие заборы, на ворота, на крыши домов. Он силился вспомнить. Узнать. Но сердце оставалось глухо. Это были просто дома и просто крыши. Память словно не находила, за что зацепиться. Лишь иногда что-то будто бы вскидывалось в душе, разбуженное запахами весны — нагретым солнцем деревом, подсыхающими после минувших дождей плашками мостовой… Лесана шагала рядом. Она больше не надевала женских рубах, сняла с головы покрывало. Но даже в черном платье ратоборца была хороша. Если б ещё не взгляд этот застывший… С каким-то равнодушным удивлением колдун понял, что все мысли эти, роящиеся сейчас в его голове, принадлежат не ему. Ивору. Это он не узнавал Елашир, ему Лесана казалась красивой, тогда как сам Тамир дурел от неправильности происходящего. — Вроде бы этот дом, — сказала обережница и повернулась к спутнику. — Не узнаёшь? Он покачал головой и с тоской посмотрел на старую липу, кривые черные ветви которой возносились в прозрачное весеннее небо. Дерево, как дерево. Дом, как дом. Девушка постучала. На стук хриплым дребезжащим лаем отозвался старый пес. Тамир не помнил, как зовут собаку. А когда створка ворот поползла в сторону, колдун увидел незнакомого мальчишку — высокого, нескладного, того самого возраста, когда, вроде, уже выходят из детства, но в пору юношества заступить ещё не успевают. — Господине, — обрадовался и удивился паренек. — Мира в пути! Заходи, то-то батюшка обрадуется! — Мира в дому, — ответил колдун, с мучительно тоской понимая, что всё равно не узнает лица да и имени тоже не помнит. — Мира в дому, — выручила Лесана. — Как звать тебя? Мальчишка ответил, рассматривая гостью с плохо скрываемым любопытством: — Ясенем. Обережница улыбнулась: — Ну, веди нас, Ясень, к хозяину. Тамир вошел последним. Пятнистый облезлый пёс стоял возле конуры и глядел на пришлецов слезящимися глазами. Сторож подворья был жалок и тощ той особенной старческой худобой, которую не избыть даже обильной кормежкой. — Эй, — позвала Лесана собаку. — Что ж ты на нас так ругаешься? — Звон! — тут же строго сказал Ясень и добавил, поворотясь к гостье: — Ему уж четырнадцать весен. Старый совсем. Глухой. Чудно, что услышал вас. В этот миг, словно опровергая его слова, Звон поднял седые брыли и глухо зарычал, являя взгляду гнилые пеньки некогда крепких зубов. — Ты что это? — удивился мальчишка. — Звонка, ты чего? Однако верный сторож, словно не слышал ласковых уговоров. Он глядел на Тамира и глухо ворчал. А потом вдруг заскулил и отступил к конуре. Чует. Понимает, что не его хозяин стоит напротив — чужак. Лесана подтолкнула спутника к крыльцу, иди, мол, чего застыл. Он пошёл. Миновал чисто прибранные сени, наклонился, чтобы не удариться лбом о притолоку, и ступил в избу. Тут было чисто и жарко. Пахло кашей. У печи сидел на лавке и жадно прислушивался к происходящему во дворе слепой ветхий старец. Его выцветшие глаза были затянуты белесой пеленой, а лицо покрывали глубокие борозды морщин. — Чего там, Яська? Пришёл кто? — спрашивал старик, незряче повернувшись к двери. — Пришёл, батюшка, пришёл, — мальчишка юркнул между обережниками и помог Строку подняться. — Сынок твой приехал. Тамир. Говорил он громко, видать потому, что дед, как и пес, тоже был туг на ухо. — Тамир? — голос хозяина избы дрогнул, а подбородок, заросший жидкой бородой, жалко запрыгал. — Приехал? Колдун шагнул вперед, хотя внутренности скрутило от тоски и безысходности. Холодные сухие ладони отца скользнули по плечам, лицу, голове сына, а потом радость в слепых глазах поблекла. — Ты кого привел? — спросил старик у Ясеня. — Кого в избу пустил, спрашиваю? Мальчишка испуганно захлопал глазами: — Батюшка, это ж сынок твой, Тамир. Ты ведь всё ждал его, говорил, сердце, мол, по нему изболелось, кабы худа какого не случилось. Так вот он. Приехал. Живой, здоровый. Радуйся — свиделись! Но Строк оттолкнул долгожданного гостя. — Прочь поди. Мертвечиной воняешь. Ясень от этих слов позеленел и в ужасе уставился на колдуна, хлопая бесцветными ресницами. — Господине, — зашептал паренек. — Господине, не знаю, что нашло на него, ты не гневайся… Тамиру захотелось сесть на лавку рядом с этим старым человеком, который от него отрекся и не узнал. Сесть и биться затылком о старую печь, пока в голове не смеркнется, пока не отступит мучительная явь. Не помнит. Не узнает. Никого. Как же больно. Больно как! Обережник круто развернулся и вышел. Избяное тепло и духота забивались в горло, мешали дышать. Он замер на крыльце, жадно глотая свежий воздух погожего таяльника. Но воздух застревал в гортани, не доходил до легких, и сердце дрожало, трепыхаясь часто-часто… Клятая собака снова рычала от конуры, снова казала пеньки гнилых зубов. Тамир опустился на ступеньки. Лесана там, в избе, наверняка, заболтает старого и малого, наплетет с три короба, утешит, успокоит. А её спутник в это самое время будет сидеть на истертых порожках скрипучего крыльца, не зная, как себя вести. Не зная, что сделать. А сделать следовало. Что? |