Книга Три плюс одна, страница 18 – Петр Ингвин

— Из непонятного здесь только ты.

Комплимент? Ник замолчал. И Анфиса больше не проронила ни слова, только периодически косилась на него, словно чего-то ждала.

Одни в ночи. Звезды подхихикивали и с намеком подмигивали. Тьма подзуживала, настраивала на чувственность, заставляя ощутить себя единственными людьми на планете. Пустота небес утягивала мысли в невозможное и непроизвольно будила запретные желания. А старавшийся растянуться миг прямым текстом вопил, что больше не повторится. Романтическая атмосфера бодрила кровь и звала к приключениям. Нику показалось, что Анфиса рассчитывала именно на это. Да он и сам рад бы… если бы не Луиза.

Они отошли достаточно, чтобы не быть заметными из палаток. Анфиса остановилась, спокойно расстегнула джинсы и стянула до колен вместе с трусиками. Здесь романтика и закончилась. Успевая заметить, как Анфиса присаживается на корточки, Ник отшатнулся.

— Было у падишаха два прорицателя, — донеслось сзади, — один объявил: «Повелитель, все близкие тебе люди умрут». Прорицателя казнили. Второй сказал: «Владыка, ты переживешь всех близких». Его наградили. — Фоном рассказу служило легкое журчание. — Ты слишком хмурый, Ник. Слишком серьезный. Будь проще.

Ник передернул плечами.

— Я пойду.

— Подожди. — Анфиса повозилась с одеждой и появилась рядом уже в приличном виде. — Мне плохо. Я чувствую, что тебе тоже плохо. Обоим не спится. Давай погуляем. — Кивок указал на береговую линию, откуда только что пришел Ник.

Отрешенно и почти безвольно он зашагал рядом. Нужно уйти, но в палатке компания не лучше, там ждали новые вопросы и проблемы. Анфиса правильно сказала: им обоим плохо. Этим и зацепила.

— В чем смысл жизни? — огорошил его тихий голос Анфисы.

Вот оно, проклятие умников — сыплются глобальные вопросы, обращенные как к последней инстанции. А когда начнешь отвечать, в ответ лишь посмеются или унизят. О смысле жизни Ник мог философствовать бесконечно, но, к сожалению, нынешняя собеседница — не тот человек, с кем приятно дискутировать о великом и вечном, а также о непознаваемом. Просто невозможно. И ненужно.

Он ответил просто:

— Родить детей, а дальше с этим вопросом пусть мучаются они. Священные писания о том и говорят: и сотворил Бог человека по образу Своему, мужчину и женщину, и благословил их, и сказал им: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами и зверями морскими, и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землею, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле. И увидел Бог все, что Он создал, хорошо весьма. — Ник выждал небольшую паузу. — Наполняйте землю, и обладайте ею — вот и весь завет. И весь смысл.

— То есть, кроме «плодитесь и размножайтесь» ничего другого человеку в обязанность не вменили? — Анфиса еще больше замедлила шаг, который при желании обогнала бы черепаха.

Ник помрачнел. Вспомнился ровный пол сложенных сидений внедорожника. «Плодитесь и размножайтесь». Ничего больше. Почему же забравшаяся в сердце зубная боль не дает дышать?

Он не ответил и ускорился. Не хотелось, чтобы спутница увидела позорный блеск в глазах. Совсем не тот блеск, который должен быть у мужчины.

Анфиса нагнала его и взяла под руку. Поняла и сочувствует? Скорее, задумалась о чем-то своем. Говорила ведь, что ей тоже плохо.

Они шли, подстроив шаг друг под друга, бедро касалось бедра, лица глядели вперед. Озеро прочертила лунная дорожка, трава под ногами приглашающе расступалась и что-то нашептывала. Все располагало, чтобы наслаждаться моментом.

Анфиса заговорила:

— В детстве я как-то попросила родителей рассказать мне про религию. Зря. Из долгих объяснений запомнилось лишь одно, поразившее до глубины души: за безупречную праведность Марию наградили беременностью. Мне это очень не понравилось, и я изо всех сил старалась не попасть в похожую ситуацию. — Она остановилась, а перехватившая локоть Ника рука заставила замереть и его. — Резинка есть?

Ник запнулся.

— Н-нет.

— У меня с собой кончились, а в палатку к этому идти не хочу. — «К этому» Анфиса выделила брезгливо-презрительно, будто речь о мокрице. — Возьми у друзей.

— Нет. — Ник высвободился.

— А как же «плодитесь и размножайтесь?» — В ночи вкрадчивый голос Анфисы втекал в мозг минуя уши, оплетал и обездвиживал. — Сам же сказал, что ничего другого человеку не заповедано.

Сопротивляться было трудно, но надо.

— Это обязанность искренне верующего.

— А ты, наверное, что-то вроде Толика, если судить по его разговору с Аскером: не веришь, но в качестве гипотетической возможности допускаешь? — Дождавшись кивка, Анфиса улыбнулась: — Если допускаешь, и однажды это окажется правдой — с тебя спросят за отлынивание.

Она победно выпрямилась. Для нее все звучало логично, но Ник видел брешь в рассуждениях. Он ударил в слабое место:

— Готова исполнить заповеданное здесь и сейчас?

К его удивлению, Анфиса приняла вызов.

— А ты?

Ник не ожидал. Или она не до конца поняла смысл?

— В исконном библейском смысле? Если это дело принципа — я готов.

С минуту два взгляда сверлили друг друга. До Анфисы, наконец, дошло.

«Плодитесь и размножайтесь».

— Дети — это здорово, — улыбнулась она, — но сначала, думаю, надо потренироваться.

— Юрец для этого больше не подходит?

— Мы поругались. Точнее, я поругалась. Знаешь, из-за чего? Скачу себе в светлое будущее, а эта довольная обезьяна сложила руки за голову и с ухмылочкой рассуждает: с новенькой ему перепадет уже сегодня или «придется ждать до завтра». — Анфиса осеклась. — Прости, не подумала.

Хорошо, что тьма скрыла, как Ник побледнел. Он считал, что о душевной драме догадывалась только Фаня — она была в такой же ситуации и почувствовала родственную душу. Оказалось, его симпатия на лбу написана.

— Ведь Луиза тебе нравится?

Ник выдавил:

— Мы просто друзья.

— Видел бы свои глаза, когда на нее смотришь. Даже когда о ней говоришь.

— Как же получается, что Юрец тоже рассчитывает на Луизу?

Выталкивалось это предложение, да еще с дорогим именем, сложно и больно. Анфиса с дружеским участием прижалась к Нику:

— У них с Толиком нечто вроде пакта. Когда попадается что-то интересное, один помогает создать ситуации, второй скидывает ему отработанный материал. Юрец не против секонд-хэнда, сам по себе он — убогое ничтожество, даже заняться спортом себя заставить не может. Без Толика и денег он никто, лишь языком болтает.

Деньги и подвешенный язык — это немало, Ник не мог похвастаться ни тем, ни другим. Как и любовью к спорту. Если выбирать между спортом и знаниями, выбор очевиден, потому и сделан. Выбор спорта тоже перед глазами, храпит неподалеку в отдельной палатке. Правда, в отличие от любителей знаний, он почти никогда не храпит в одиночку. Утешало, что мышцы — на время, а знания — навсегда. Ну, «навсегда» — громко сказано, маразм и склероз никто не отменял. Зато у любителей спорта — возрастная дряблость перекачанных мышц. Один-один.