Онлайн книга «Нова. Да, и Гоморра»
Мыш поднял глаза, лоб пошел морщинами. — Я могу часами сидеть и глядеть, как ты играешь. Но, Мыш, это же мимолетные радости. Только если все, что ты узнал о жизни, возгнать в абстракцию и использовать как смысловую подкладку со знаковым узорообразованием, итогом станет нечто и красивое, и вечное. Да, во мне есть важный для работы резервуар, до которого я не смог достучаться, — тот, что в тебе разработан и бьет ключом, хлещет с твоих пальцев. Но огромная часть тебя играет, чтобы утолить голод того, кто кричит внутри. — Кейтин кивнул Мышу, который глядел волком. Мыш снова издал этот свой звук. Кейтин пожал плечами. — Я бы почитал твою книгу, — сказал Идас. Мыш и Кейтин посмотрели на него. — Я прочел… ну, несколько книг… — Он вновь глянул на пальцы. — Ты бы почитал? Идас кивнул. — Во Внешних Колониях люди читают книги, бывает, что и романы. Хотя там не очень… ну, только старые… — Он смотрел в раму на стене напротив: Линкей лежит, как нерожденный призрак. В другой раме — капитан. Идас потерянно глянул на Мыша и Кейтина. — Во Внешних Колониях все не так, как… — Обвел рукой корабль, подразумевая весь Дракон. — Скажите, вы знаете место, куда мы летим, нет? — Никогда там не был, — сказал Кейтин. Мыш покачал головой. — Я просто думал, вдруг вы знаете, где можно раздобыть чуток… — Опустил взгляд. — Не важно… — Надо спросить у них, — сказал Кейтин, показав на картежников через всю кают-компанию. — Это их дом. — А, — сказал Идас. — Ага. Пожалуй… — Сверзился с пандуса, зашлепал по воде, выбрался на гравий и пошел, обтекая, по ковру. Кейтин глянул на Мыша и потряс головой. Но водяной след весь впитался в синее покрытие. — Шестерка мечей. — Пятерка мечей. — Простите, кто-нибудь знает… — Десятка мечей. Моя взятка. Паж кубков. — …на этом мире, куда мы летим. Вы не знаете… — Башня. («Плохо, что у капитана эта карта вышла перевернутой, — прошептал Кейтин Мышу. — Поверь, ничего хорошего она не предвещает».) — Четверка кубков. — Моя взятка. Девятка жезлов. — …можно раздобыть… — Семерка жезлов. — …блажи? — Колесо Фортуны. Взятка моя. — Себастьян посмотрел на Идаса. — Блажи? Исследователь, решивший назвать самую внешнюю из планет Тусклой, Мертвой Сестры Элизием, пошутил неудачно. Несмотря на всю планоформенную машинерию, тот оставался мерзлым угольком, эллипсирующим на трансплутоновых расстояниях от Ее призрачного света, бесплодным и ненаселенным. Кто-то предложил однажды сомнительную теорию: все три оставшихся мира — на деле луны: в миг катастрофы они пребывали в тени гигантской планеты и избежали ярости, испепелившей их защитницу. Если ты и луна, то неважнецкая, думал Кейтин, когда они скользили мимо. Как мир ты ничуть не лучше. Урок всем притворяшкам. Когда исследователь исследовал все прочее, чувство пропорции к нему вернулось. На среднем мире ухмылка дрогнула: исследователь назвал его Дит. Судьба исследователя подсказывает: угрызение совести запоздало. Тот, кто насмехался над богами, пусть и единожды, познал античное отмщенье. Его корабль разбился на внутренней планете. Она осталась неназванной и до сего дня именуется другим миром, без помпы, пышности и заглавных букв. И только когда прибыл второй исследователь, другой мир неожиданно раскрыл свой секрет. Огромные равнины, сочтенные издали отвердевшим шлаком, оказались океанами — из воды, но замерзшей. Да, верхние десять-сто футов смешаны со всякой щебенкой и отбросами. В итоге было решено, что другой мир некогда покрывали от двух до двадцати пяти миль воды. Кажется, тысяча девятьсот двадцатые коптили космос, когда Тусклая, Мертвая Сестра сделалась новой. В результате процент суши на планете стал чуть больше, чем на Земле. Непригодная для дыхания атмосфера, полное отсутствие органической жизни, температуры ниже нижнего? Мелкие проблемы в сравнении с таким подарком, как моря, — и легко исправимые. Так в ранние дни Плеяд человечество вторглось на обугленную, заледенелую сушу. Старейший город другого мира — но не самый крупный, ибо коммерческие и экономические сдвиги последних трех веков сдвинули и население, — назвали весьма тщательно: Город Страшной Ночи [11]. И «Птица Рух» села у черного волдыря Города на верхушке Когтя Дьявола. — …восемнадцати часов. — И инфоголос кончился. — Как тебе — ты дома или нет? — спросил Мыш. Лео обозревал дром. — Никогда по миру не ходил этому я, — вздохнул рыбак; за дромом распростерлось до горизонта море рваного льда. — Но «громадные сегментные нхары о шести ластах косяками по небу плавают. Рыбаки на них гарпунами длиной в пять высоких людей вместе охотятся». Плеяды узнаю́ я; дома я вполне. — Он улыбнулся, и морозное дыхание, возносясь, затуманило синие глаза. — Это твой мир, Себастьян, так ведь? — спросил Кейтин. — Наверное, радостно возвращаться домой. Себастьян отмахнул темное крыло, бившееся перед глазами. — Мой по-прежнему, но… — Огляделся, хмыкнул. — Из Туле я-то. Большой город; в четверти другого мира окружности лежит. Очень отсюда далеко; и совсем иной. — Посмотрел в сумеречное небо. Сестра стояла высоко: неясная жемчужина в серо-сизом футляре облаков. — Иной совсем. — Кивнул себе. — Наш мир, да, — сказала Тййи. — Но не дом вовсе наш. Капитан, обгонявший их на пару шагов, оглянулся на говорящих: — Посмотрите. — Показал на ворота. Лицо под шрамом застыло. — Не обвивает никакой колонну дракон. Дом это ваш. Для вас и тебя и тебя и меня дом это! — Дом вполне, — повторил Лео. Но настороженно. Они последовали за капитаном сквозь неозмеённые ворота. Пейзаж являл все цвета пожарища. Медь: окисляется до крапчатой, с желтыми прожилками зелени. Железо: черный и красный пепел. Сера: ее оксид — илистый, багрянистый до бурого. Цвета вторгались с пыльного горизонта, повторялись на стенах и башнях Города. Линкей прикрыл рукой серебряную бахрому ресниц, вгляделся в небо, где рой теней, беснующихся темных листьев, мерк на утомленном солнце, способном не более чем на вечер даже в полдень. Линкей посмотрел на тварь на Себастьяновом плече: та потягивала крылья, гремела поводком. — Рада жабря возвращению домой? — Он хотел потрепать нахохленное создание, но отдернул белую руку от темного когтя; близнецы обменялись взглядами, засмеялись. |