Книга Влюбись в меня заново, страница 36 – Катя Саммер

Не жалею, что бутылку об его голову разбил. Парюсь – да. Но не жалею. Повторил бы еще раз, чтобы треск стекла услышать. За то, что руки распустил. Нет, уродов вроде него земля не должна носить.

Правда, попадаю я серьезно. Отец явно намерен показать мне, что такое хорошо, а что такое плохо. Когда приезжаем в участок и меня запирают в кабинете, четко вижу, что уже все решено. Ребята в погонах даже не пытаются вникнуть, разобраться. У них установка – организовать мне чудо-ночевку в камере с бомжами.

Часа два уже здесь сижу. Алю не пускают, а я слышу ее громкие возмущенные возгласы за дверью. Улыбаюсь как дебил. Малышка бьется за меня. Жалею, что не обнял лишний раз. Что не смотрел на нее, пока в машине мчали сюда. У той глаза на мокром месте были, а я злился, что ничего не мог изменить. Злился не на нее. На себя, на отца.

Не вовремя он решил жизни меня учить. Еще Киром в лицо тыкнул. Мол, какого хрена я вообще о брате заикался, лучше бы с себя начал. И все мои доводы в пепел стер. Плевать ему. Даже на Алю, которую чуть не отымели против воли.

До сих пор в ушах звенит визг мамаши ее. В машине названивала Алене и динамик рвала криками, что мы угробили ее Толю. Телефон разбить хотелось к чертям собачьим, купил бы еще один. Да мне и рыпнуться «оборотни» не дали.

Сейчас выдыхаю, но не от облегчения. От усталости. Кота за яйца же тянут.

Я знаю свои права, не дурак. Поэтому пишу в протоколе, что не согласен с написанным. Ересь там какая-то. И ни слова про мелкую нет. Но менты только ржут с меня. Задерживают до выяснения обстоятельств. Досматривают. Изымают вещи – телефон, ключи и паспорт с правами. Рюкзак Аля забрала.

Ее я, кстати, не вижу уже этим вечером. Хреново мне.

В камере не сплю. Не выходит. Пытаюсь добиться хоть какой-то информации, но все делают вид, что я пустое место.

Хер с ними, дольше сорока восьми часов не продержат.

На следующий день после обеда обо мне вспоминают. Собираюсь на свободу, но облом. В суд везут, где я не успеваю и глазом моргнуть, как шьют пятнадцать суток в спецприемнике. Четырнадцать, если считать эту адскую ночь.

Адвокат государственный, сука, и двух слов связать не может. Пытаюсь подсказать ему, что говорить. Но в результате мне затыкают рот и указывают на возможность обжаловать приговор в вышестоящем суде. Цирк, спонсором которого выступает папаша. Хочет наказать меня – да ради бога. Больше не пытаюсь возразить, просто фиксирую все нарушения и нестыковки в голове.

В спецприемник мы приезжаем часам к семи вечера. На вид унылое, убитое здание. Одна тоска. Внутри все более-менее прилично, стены белые. Явно ремонт свежий, но убогий.

Меня заводят в кабинет на первом этаже, передают надзирателям вещи в бумажном конверте. И мои «телохранители» сваливают. Что, даже не попрощаются?

Здесь атмосфера совсем другая, это чувствуется. Мужики смотрят серьезно, без смеха.

- Проверяй, - говорит один из них и выкладывает на стол все, что изъяли ранее.

Я первым делом лезу в телефон. Не дожидаюсь споров и конфликтов, захожу в онлайн-банк. На личной карте висит полтинник всего. Ладно, попробуем.

- Мужики, не хочу ссориться, - начинаю я, – по ошибке загремел. Кому взнос дружбы отправить?

- Тут каждый второй по ошибке, - ровным тоном без намека на эмоции отвечают мне.

Но цифры называют.

Деньги улетают спустя пару движений. Счет пуст, но я доволен. Не ожидаю красной ковровой, лишь бы не трогали.

- А когда можно будет поговорить по телефону?

- Ложи обратно, - протягивают конверт, - после девяти.

Выхожу из приложений, ставлю блокировку, вырубаю айфон. И «ложу» обратно. Вещи в камеру хранения несут.

Потом просят снять обувь, вытащить шнурки, ремень. Проверяют металлоискателем, щупают карманы. Неприятно, но жить буду. Зато злость на отца копится со страшной силой.

Когда с оформлением документов заканчивают, хотят пальцы откатать. Но я от дактилоскопии и фотки на память отказываюсь. Личность моя установлена, не вижу смысла светиться в картотеке. Не настаивает никто и ладно.

Врач бегло осматривает после этого. Спрашивает, есть ли жалобы. Да, на то, что я здесь. Но, естественно, не озвучиваю.

На втором этаже выдают матрас, подушку с бельем и полотенце. Заводят в камеру на три койки. И закрывают дверь. Судя по всему, я здесь один. Полтинник прибавляет звезд к карме.

Делать нечего. Спать снова не получается. Голод мучает. И подушка с матрасом пустые почти, будто на земле лежу. Хрень, конечно, после ортопедической кровати. Ворочаюсь, с ума схожу потихоньку. Смотрю на «толчок» без двери – вместо перегородки доска, которая и задницу не прикроет. Давит это унижение на психику. Тишина давит. Изоляция. Совесть начинает шевелиться, но я ее глушу. Не убил мудака и ладно. Убил бы, не в спецприемнике бы сидел.

Через целую вечность замки на двери щелкают, ко мне заглядывает тот надзиратель, которому я денег скинул.

- Жрать и в душ пойдешь?

- Телефон поговорить дадите?

Скалится.

- Ты на вопросы отвечай. Здесь так положено. Тебе одолжение делают, ужин не положен в день поступления.

Вот это щедрость. Киваю, прикусив язык.

- Полотенце бери.

Но жрать, как говорится, не выходит. Вилкой мешаю неаппетитную кашу с тушенкой, а желудок неприятно крутит от одного вида. В ду́ше с плесенью тоже удовольствия мало. Правда, когда возвращаюсь в камеру, Олег – так, оказывается, зовут местного – сует мне в руку мобильник.

- Десять минут, - бурчит и исчезает.

Я теряю драгоценное время, пока просто гляжу в экран. Долго, непростительно долго думаю звонить или нет. Очень хочу, но не уверен, что стоит. А когда все же решаюсь и набираю номер, каждый гудок долбит ножом по сердцу. Тянется, как целая жизнь, что обрывается с началом нового. Хочу уже нажать отбой.

- Да, - наконец шепчет Аля.

- Как приятно слышать от тебя это слово.

Смеюсь. А на другой стороне тихо и напряженно.

- Как ты?

Еще спрашивает, блин! Этот вопрос я должен ей задавать.

- Лучше скажи, как ты?

- Марат, я пыталась, - начинает с раздражением в голосе. – В полиции не захотели направлять меня на экспертизу медицинскую, врач из скорой потерялся. Я сняла побои в травмпункте – след на шее и пару синяков, но они не пустили к тебе. И не сказали, куда перевели. Я написала заявление, его приняли, но… им плевать. Я все сфотографировала и на диктофон на всякий случай записала.

- Умница.

- Совсем нет.

- Суки они, Ален. Ты здесь причем? – психую я. – Там с отцом договоренность.

- Где ты хоть скажи, я приеду!