Книга Алмазные псы, страница 117 – Аластер Рейнольдс

– Да, – отвечает он. – Именно так.

Тут заговаривает паланкин:

– А можно спросить, что в этом адапте было для вас самым интригующим?

Графенвельдер пожимает плечами, ожидая, что ответ легко придет на ум. Не тут-то было – требуется волевое усилие, как будто вдруг застопорился мыслительный процесс.

– Наверное, его уникальность, Эдрик.

– Но разве мало на свете уникальных вещей? – трубит паланкин с легкой ноткой недоумения. – Зачем идти на такую крайность, как поиск адапта, о чьем существовании даже нет достоверных сведений? И чью подлинность невозможно доказать стопроцентно?

– А может, как раз потому, что это было так непросто? Я люблю трудные задачи. Разве нашлась бы задача потрудней, чем эта?

– Пожалуй, что нет, – отвечает паланкин. – Просто мне любопытно: а не было ли у вас более глубокой мотивации, не столь явной?

– Вы решили именно меня об этом спросить? Кругом столько коллекционеров – поинтересуйтесь у них, почему каждый увлечен своим хобби.

– Дорогой, Карл совершенно прав. – Урсула скупо улыбается в окошко паланкина. – Это мутная тема, не стоит зарываться в нее слишком глубоко.

– Признаю свою ошибку. – И паланкин чуть отъезжает от массивной стеклянной стены.

А вот теперь, решает Графенвельдер, самый подходящий момент, чтобы включить прожекторы и взъярить адапта. Он нажимает в кармане кнопку дистанционного пульта, пускает ток в мозг существа. Лучи света пронизывают водную толщу, выхватывают пловца из тьмы. Адапт взрыкивает и устремляется к стене, в глазах – пламя ненависти, видимое даже в сиянии ламп. Он врезается в слабую внутреннюю оболочку и разбивает стекло. Такое впечатление, что весь огромный аквариум вот-вот пойдет трещинами и развалится.

– Мы в полной безопасности, – заявляет Графенвельдер, не сомневавшийся, что леди Гудгласс в страхе отскочит от стены.

Но она остается на месте. Ни один мускул не дрогнул на ее лице.

– Вы правы, – комментирует она, – это хорошая добыча. Все же интересно, он и впрямь такой опасный, как выглядит?

– Поверьте, он опаснее стократ. Едва не прокусил мою перчатку, а ведь на мне был самый прочный скафандр.

– Может, ему не по нраву условия содержания? Не похоже, что он обрадовался, когда вы зажгли свет.

– Урсула, это экспонат. Ему и не должно здесь нравиться. Пускай спасибо скажет за то, что жив.

Леди Гудгласс смотрит на Графенвельдера заинтересованно, как будто он изрек нечто глубокомысленное.

– Карл, вы в самом деле так считаете?

– Да, именно так.

Она снова поворачивается к аквариуму. Экспонат висит сразу за стенкой, заякорившись пальцами и хвостовым плавником. Трещины в стекле разбежались во все стороны, и кажется, что адапт замерз в огромной снежинке.

Урсула снимает перчатку и касается рукой гладкой, невредимой внешней стены, как раз напротив перепончатой кисти адапта. И тут Графенвельдер замечает клинышки бледной кожной ткани между пальцами женщины. Эта молочная полупрозрачность – точно такая же, как у пленника. Урсула распрямляет ладонь, прижимает ее к стеклу, и адапт копирует движение.

Кажется, в бестиарии внезапно воцарилась стужа. Мгновение контакта растягивается в минуты, часы, века. Графенвельдер смотрит в полнейшем ступоре, не в силах осмыслить увиденное. Когда женщина ведет ладонью по стеклу, адапт подражает с точностью опытного мима.

Она делает шаг вперед, касается холодной поверхности щекой. Адапт прижимается к расколотой внутренней стене, поза – точь в точь как у Урсулы. И кажется, будто их лица слились.

Леди Гудгласс отстраняется от стены и с улыбкой смотрит на адапта. Тот пытается имитировать ее мину, с усилием растягивает рот. Улыбка выходит скорее пугающей, чем успокаивающей, но нет сомнений, что пленник действует осознанно.

Наконец к Графенвельдеру возвращается способность говорить. Голос звучит неестественно, как будто доносится из соседнего помещения.

– Что вы делаете?

– Здороваюсь с другом, – отвечает Урсула, повернувшись к нему. – А вы что подумали?

– Это же адапт! Он вас не знает! И вы не можете его знать!

– Ах, Карл, – произносит она с жалостью, – неужели еще не догадались? Да конечно, все вы уже поняли. А если нет, взгляните снова на мою руку.

– Не нужно. Я увидел.

Она отстраняет ладонь, но еще касается стекла подушечкой пальца.

– Ну а коли так, скажите, что она вам напоминает? Или смелости не хватает ответить самому себе?

– Довольно, – говорит он. – Не знаю, что за игру вы затеяли, но уж точно она претит духу Кольца. Извольте немедленно улететь.

– Мы еще не закончили, – улыбается леди Гудгласс.

– Что ж, если не желаете по-хорошему, я вам обеспечу сопровождение до шаттла.

– Не спешите, Карл. Есть проблема, которую нам с вами нужно решить. Вы же не думаете, что отделаетесь так легко?

– Уходите!

– Или что? Натравите на нас слуг? – Она делает виноватую мину. – Боюсь, они не услышат. Наш шаттл с момента стыковки занимается деактивацией охранных систем вашего анклава. – И прежде чем Графенвельдер успевает вставить хоть слово, она сообщает: – Когда вы пригласили нас взглянуть на взрослую гамадриаду, это была ошибка. Мы получили отличную возможность провести разведку и разработать комплекс мер для нейтрализации вашей защиты. Не зовите смотрителей, все они лежат без сознания. В прошлый раз паланкин оставил в каждом помещении, через которое мы проходили, микроскопическую капсулу с парализатором. Они были запрограммированы сработать при следующем нашем визите, выпустив быстродействующий нервный токсин. Смотрители, когда проснутся, не почувствуют ни малейшего недомогания, но это случится еще через несколько часов.

– Я вам не верю!

– А вы проверьте, – предлагает леди Гудгласс. – Зовите на помощь, посмотрим, что это даст.

Он задирает рукав и говорит в браслет:

– Это Графенвельдер. Немедленно в бестиарий, к аквариуму адапта.

Никто не отвечает.

– Не придут они, Карл. Здесь только вы, адапт и мы двое.

Через минуту Графенвельдер убеждается, что Урсула не блефует. Она захватила его анклав.

– Что вам от меня нужно?

– Вопрос не в том, Карл, что мне нужно от вас. Давайте обсудим, что вам нужно от меня.

– Простите, не улавливаю смысла.

– Спросите себя, почему вам так приспичило заполучить адапта? Только ли потому, что в коллекции появился бы еще один уникальный экспонат? Или причина крылась куда глубже? А что, если весь ваш бестиарий – обманка? Что, если он создан с единственной целью отвлечь всех – и даже вас самого – от подлинного предмета вашей одержимости?