Книга Делай, что можешь, страница 69 – Марик Лернер

– Сильно похож на богатого, привыкшего к разносолам? – подсовываю Ване пирожные. – Потом съешь, – говорю.

Тот судорожно сглатывает остатки булки и берет осторожно наиболее помятые. Но все ж сразу два, глянув на поощряющее кивание.

– В первый раз в здешнем заведении никто не хочет.

– Ну, если совсем паршиво, можно попросить купить нечто сытное в ближайшем трактире?

– Вы, часом, не из регулярных посетителей сей юдоли? – слегка прищурившись, спрашивает.

– Ну что вы, – честно заверяю.

На губе сидел пару раз, один раз в яме за неимением тюрьмы в Конго на армейской базе за пьяную драку, но все это административные аресты. Рецидивистом меня назвать нельзя. Не считать же многократное превышение скорости и штрафы за неоплаченную парковку уголовными деяниями.

– Впервые удостоен великой чести.

– Уж больно спокойны.

– А я и не волнуюсь. Имело место небольшое недоразумение с должностным лицом. Я ему в лицо сказал, что он дурак. Вот обиделся мелкий начальник. Через день-другой выпустят.

– Я б не был так в этом уверен. Как раз мелкие начальники очень часто сильно злопамятные.

– Поживем – увидим.

– Скусно, – облизывая пальцы, измазанные в креме, доложил Ваня. Все ж не удержался и крем слизал. – Сладко. У нас сахар только вприкуску.

Лязгнула откидываемая заслонка. В ней появилась усатая морда дежурного.

– Приготовиться, – сказал привычно скучно и тут обнаружил валяющихся прямо перед носом типов.

– Это еще чего? – потребовал оторопело.

– В карты играли, – объясняю, – один передернул, кинулись драться. Еще и финку вынул вот тот, – показываю. – Могло до смертоубийства дойти! Ужас!

Полицейский похлопал глазами в тяжком раздумье, выматерился от души и, раскрыв дверь, присел возле страдальцев, стараясь не вляпаться во рвоту. Неумело пощупал пульс тому, который без сознания. Какие-то нравы у них совсем патриархальные. Не боятся, что притворяются и в заложники возьмут. Кто ж входит в камеру в одиночку к самым безобидным типам? А вдруг лажа и притворялись?

– Живой, – вздохнул с облегчением, когда тот открыл глаза как по заказу. – Чего случилось? – потребовал.

– Ык, – сказал очухавшийся глубокомысленно.

Похоже, общаться с ним долго не получится. Кажется, челюсть сломана.

– Ты, – второму, – отвечай!

– Не слышу, – просипел тот.

То ли не хочет при всех, то ли не соображает. Сотрясение мозгов я ему обеспечил с гарантией. Может, и барабанные перепонки пробил, на совесть врезал. А тут еще и внизу бо-бо. Наверняка все распухло и синее.

– Этих на нары, здесь протереть! – поднимаясь, приказал.

– Сделаем, начальник, – сказал Лукич. – Хавку-то принес?

– Корми вас еще, – без особой злобы сказал дежурный. – А тут ножиками махаете. – И с размаху пнул оглохшего сапогом в бок. – Мне за вас, суки, теперь взыскание получать!

– Так не было никакого ножа, – сообщил Лукич. – Кто ж его видел? А дрались, то ж жиганы, что с них возьмешь.

Дежурный посмотрел внимательно на всех нас по очереди.

– Вот и я говорю, не было. – И вышиб ногой финку в коридор. – Ты, – показал на меня, – взял жратву…

В смысле арестованный идет мимо него и забирает кастрюлю с тарелками. А что ему на голову надеть с размаху миску секундное дело, не боится. Какой-то край непуганых идиотов. Если так и в тюрьмах, то сбежать – раз плюнуть.

Пока что послушно забираю кастрюлю с черпаком. На крышке три «кирпича» черного хлеба. Еще и миски с ложками неизвестно кем и как мытые, все это держать крайне неудобно.

– Через час зайду заберу.

– Врача бы позвали, – подает идею Лукич. – У того, кажись, рука сломана.

– Полицейский лепила будет только завтра с утра. Подождут.

– А можно чего повкуснее, – подмигивая, достаю два рубля с какой-то мелочью, оставшейся после похода в булочную, и вручаю. Полагаю, еще и останется ему на личные нужды. Кило картошки стоит пять копеек, а говядины – восемьдесят на рынке. Ну, это в пересчете, меня достает вечная необходимость конвертировать съедобное из фунтов в привычную метрическую систему. – На троих.

– Сделаю, господин Жандров, – не пытаясь изобразить возмущение откровенной взяткой, соглашается. – Но здесь – убрать.

Приказ есть приказ. Отволок за ноги, не обращая внимания на слабое сопротивление обоих, к нарам. Отобрал у одного запасную рубашку, у второго штаны, предварительно убедившись, что принадлежат вещи именно им, и тщательно вытер запачканный пол, благо кран имеется, и намочить можно. Я не особо брезгливый, а после регулярной уборки навоза в хлеву и вовсе равнодушен к такому. Подумаешь. Грязные тряпки кинул к параше. Так называется ведро, в которое гадят. Унитазов не предусмотрено, скажите спасибо за наличие воды и возможность помыть руки.

Они так и не приступили к ужину, ожидая. Разлили по мискам и ждут. Не дошло, уважение оказывают или пока кто-то грязь убирает, не положено. Супом это изделие назвать было сложно. Парочка листиков капусты и две жиринки на миску. Все. Ну, хлеб, конечно. На нос по полбуханки черняшки. Липкая и непропеченная масса, грамм триста. Да уж. Не балуют арестованных питанием.

– Может, подождем, пока принесет из трактира?

Взгляд у мальчишки стал тоскливым.

– Да ты кушай! – поспешно сказал. Он явно голодный, и мои булки не насытили. – Потом добавим.

Старик, в отличие от него, поспешно хлебать не стал.

– Лукич, смотрю и недоумеваю. За что здесь, если не секрет?

– Попытка кражи в ювелирном магазине, – с гордостью заявил дед.

– Схватил с прилавка и убежать не сумел?

– Почти. Разбил прилавок, а вот убегать и не пытался.

– Почему? – Такого еще не приходилось слышать.

– Зима, – сказал исчерпывающе.

Видимо, лицо у меня было соответствующее. Тупое.

– Максимум шесть месяцев, учитывая отсутствие судимостей и преклонный возраст. Пока холода, пересижу в теплой камере. В тюрьме кормят лучше. Макароны дают, иногда и с мясом, а не как здесь – помои.

– Ты ж в первый раз или случалось? Откуда про меню подробности?

– В моем возрасте, – слегка усмехаясь, – есть много самых разных знакомых. Вот и вы, Николай, типус очень любопытный. Доводилось слышать фамилию.

Это он слова дежурного на ус намотал. Неужели весь Подольск уже в курсе?

– Врут! – говорю, отмахиваясь. – Все врут.

– Как скажете, – покладисто соглашается.

– Прости, Лукич, – бормочу, когда тот доел, – неужели никого близкого нет, чтоб приютил.