Книга Приключения Гомера Прайса, страница 14 – Роберт Макклоски

– Да ну? – удивился дядюшка Одиссей. – Разве? Надо сказать Агнессе, чтобы достала и моё.

– Что касается меня, – сказал парикмахер, – я не надену тёплого белья ни за какие деньги! От него всё тело зудит…

И они заспорили на целый час, если не больше. Потом их разговор, естественно, перескочил на шерстяные носки, ботинки, галоши, а отсюда и рукой подать до грязи, которая на дорогах, в коровниках, в курятниках… Потом наступило длительное молчание. Городские часы показывали всего половину одиннадцатого, а беседа уже иссякла. Говорить было абсолютно не о чем. Оставалось лишь глазеть через витрину парикмахерской на улицу.

– Вон доктор Пелли пошёл, – проговорил парикмахер. – Кто-то заболел, наверно… Интересно, кто?

– Может, обморок у жены судьи, – предположил шериф.

– В семье Колби ожидают ребёнка, – сказал дядюшка Одиссей. – Я спрошу сегодня у Агнессы. Она всё разузнает.

– Далси Дунер идёт, – сказал шериф. – Он уже три года как без работы.

За окном прошли несколько ребят.

– В школе, должно быть, большая перемена, – сказал дядюшка Одиссей.

И немедленно вслед за этими словами в парикмахерскую вошёл Гомер, поздоровался и сказал:

– Дядюшка Одиссей, меня послала тётя Агнесса. Она велела вам сейчас же идти домой и помочь ей подавать дежурное блюдо.

Дядюшка Одиссей вздохнул, поправил свой белый колпак и уже приподнялся было с парикмахерского кресла, как вдруг шериф приложил ладонь к уху и сказал:

– Слышите?.. Что это?

Дядюшка Одиссей перестал вздыхать и прислушался. То же сделал и парикмахер.

Шум (он больше походил на треск) сделался громче, и вот из-за угла выполз и задребезжал по городской площади странного вида автомобиль. Наблюдатели из окна парикмахерской глазели, разинув рты, на то, как он сделал один круг по площади, потом второй и после третьего весь затрясся и остановился наконец перед самыми дверями кафе дядюшки Одиссея.

Автомобиль был таким древним, что его хоть в музее показывай. Вместо кузова на нём стояло какое-то страшное оборудование, видневшееся из-под старого, замызганного брезента. Но не это заставило Гомера, и шерифа, и дядюшку Одиссея, не говоря уже о парикмахере, широко разинуть рты и долго не закрывать их. Нет! Больше всего их поразил вид самого водителя.

– Ух ты, какая бородища! – воскликнул Гомер.

– А волосы! – сказал парикмахер. – Ручаюсь, здесь стрижки доллара на два, не меньше!

– Кто-нибудь видит, какое у него лицо? – спросил шериф.

– Никто, – ответил дядюшка Одиссей, не сводя глаз с удивительного незнакомца.

А тот вытащил свою бороду из рулевой баранки, вылез из кабины и скрылся в дверях кафе дядюшки Одиссея.

Владелец кафе тут же ринулся к выходу, на пути крикнув:

– Пока! Увидимся позже.

– Подожди, я с тобой, – сказал шериф. – Мне что-то есть захотелось.

Гомер, конечно, побежал вслед за ними, а парикмахер закричал вдогонку:

– Поскорее возвращайтесь и расскажите, в чём дело!

– Если я доставлю к тебе этого клиента, – не оборачиваясь, сказал шериф, – с тебя причитается!

Незнакомец скромно сидел на самом дальнем конце прилавка и выглядел до крайности смущённым и застенчивым. Тётя Агнесса, глядя на него с нескрываемым подозрением, подала на голубой тарелке дежурное блюдо. Чтоб не показаться вконец невежливыми, дядюшка Одиссей и Гомер не пялили на него глаза, а зашли за прилавок и сделали вид, что чем-то очень заняты. Шериф притворился, что внимательно изучает меню, которое давно уже знал назубок. Все они лишь изредка бросали мимолётные взгляды на странного посетителя.

Но в конце концов любопытство дядюшки Одиссея взяло верх над всеми правилами приличия. Он приблизился к незнакомцу и безразличным голосом спросил:

– Ну как? Нравится вам наше дежурное блюдо? Может, желаете ещё что-нибудь?

Эти слова повергли незнакомца в ещё большее смущение. Даже волосы и борода не могли скрыть, как он покраснел.

– Спасибо, сэр, – ответил он. – Всё очень вкусно.

Он кивнул головой, подтверждая свои слова, и борода его угодила в тарелку с соусом, от чего он смутился так, что дальше некуда.

Дядюшка Одиссей помолчал, ожидая, что незнакомец продолжит разговор, но этого не случилось. Тогда дядюшка Одиссей взял дело в свои руки.

– Прекрасная погода сегодня, – сказал он.

– Да, прекрасная, – подтвердил незнакомец и уронил вилку.

После чего смутился окончательно – просто готов был сквозь землю провалиться от смущения.

Дядюшка Одиссей подал ему чистую вилку и поскорее ретировался за прилавок, пока тот не уронил тарелку или, чего доброго, не упал со стула.

Закончив обед, незнакомец полез в карман своего потрёпанного, залатанного пальто и вытащил оттуда потёртый кожаный бумажник. Он долго искал в нём деньги, расплатился, кивнул на прощание и вышел из кафе.

Все напряжённо глядели ему вслед, пока тётя Агнесса не кинула на прилавок монету, полученную от бородатого незнакомца.

– Деньги не фальшивые, – сказала она. – Только, похоже, пролежали сто лет в земле.

– Таких стеснительных я в жизни ещё не видел, – сказал дядюшка Одиссей.

– Да, – подтвердил шериф. – Муглив, как пышка… то есть я хотел сказать – пуглив, как мышка.

– А бородища-то! – сказал Гомер.

Тётя Агнесса посмотрела на часы.

– А ну-ка, Гомер, – сказала она, – отправляйся в школу. Перемена кончается.

Спустя какой-нибудь час после полудня у любого человека в городе, включая стариков и детей, было уже о чём потолковать, поразмыслить, посудачить…

Кто этот незнакомец? Откуда он? Куда направляется? Какой длины у него борода? А волосы? Как его зовут? Чем он вообще занимается? И что спрятано в кузове его автомобиля под большим брезентом?..

Вопросов было много, и ни на один из них никто не знал ответа. Ровным счётом никто.

Знали только, что незнакомец оставил свою машину на городской стоянке и уже довольно долго бродит по городу. Очевидцы сообщали, что время от времени он останавливается и насвистывает какую-то странную, никому не известную мелодию. Он по-прежнему очень застенчив, и если кто-нибудь из взрослых приближается к нему, чтобы заговорить, незнакомец немедленно переходит на другую сторону улицы или заворачивает за угол. Однако детей не избегает. Он улыбается им и испытывает в их обществе явное удовольствие.