Книга Отдаленные последствия. Том 2, страница 32 – Александра Маринина

– Ну как? – спросил сокамерник у Матвея, когда тот вернулся после допроса.

– Ничего не понял, если честно.

– А кто следак? Как фамилия?

– Барибан.

– Не слыхал, – покачал головой товарищ по несчастью. – Молодой, старый?

– Старый.

– Борзый?

– Не знаю. А как определить?

Сокамерник усмехнулся.

– Это да, без опыта влет не скажешь. Как обращался к тебе? На «ты» или на «вы»?

– На «вы». Вежливый такой, спокойный.

– Значит, старая школа. Это хорошо.

– Почему? – не понял Матвей.

Что еще за «старая школа» и чем она отличается от новой?

– Раньше, давно еще, при совке, все следаки были или борзые, или интеллигенты, их называли «честными». Были «честные менты» и «честные следаки». Я-то сам не застал, мне дядька, брат матери, рассказывал, у него четыре ходки, он всяких следаков навидался. А сейчас, в наше время, все борзые. Нормальных, «честных», почти не осталось. Вот потому я и говорю, что тебе повезло.

Матвей немного успокоился. Может, он действительно ничего не понимает, а следователь Николай Остапович как раз делает, как надо, чтобы Очеретина отпустили. «Меня ведь тоже бесит, когда я на выезде работаю с софтом клиента, а этот клиент стоит за спиной и лезет с советами и комментариями, рассказывает мне, что и как надо сделать. Я прямо убить готов в такие моменты. А вдруг завтрашний адвокат придет и все испортит? Или следователь ему заранее объяснит, мол, так и так? Черт, я даже не знаю, может ли так быть, чтобы следователь с адвокатом договаривался. Я в этой кухне полный профан. Не разбираешься – не лезь, сиди и молчи в тряпочку».

До середины ночи Матвея одолевала злость, сна не было, но ближе к утру его озарила гениальная мысль: пусть все идет, как идет, а он посмотрит, как эта долбаная правоохранительная система на самом деле устроена, как она функционирует. Он проведет, так сказать, полевые испытания. И Карга Валентиновна, и ребята знали об этом только понаслышке, никто из них не был по-настоящему «по ту сторону барьера». Ну, разве что Илья, он в погонах… Но и то вряд ли, он психолог, ученая крыса, в камере наверняка ни разу не бывал. А для работы, которую начала Карга и теперь продолжают ее ученики, такие знания совсем не помешают, ведь изучают теперь жизни не только пострадавших, но и виновных, которые проходят через изоляторы, тюрьмы, колонии, через допросы у следователей и суды, одним словом, через такое, что не может не изменить чувства и мысли и самих преступников, и их близких. И тогда Матвей Очеретин сможет внести гораздо более весомый вклад в общее дело, которое с недавних пор стало казаться таким важным и нужным. «Целый город страдания»… Если можно помочь хоть на миллиметр сдвинуть эту каменную глыбу холодного равнодушия к чужой боли, то несколько дней за решеткой – не самая высокая цена за такое достижение. Даже и месяц, и несколько месяцев. Оно того стоит.

Подняли в пять утра.

– Очеретин, на выход с вещами!

Сокамерник, тот, который сочувствующий, приподнял голову.

– Уже? Значит, с конвойным полком поедешь. Это хреново. Лучше, когда опера сами везут.

– А в чем разница?

– С конвоем поедешь в автозаке, в суд-то не одного тебя доставлять, им надо еще с других участков и из СИЗО арестантов собрать и по другим судам развезти. А обратно повезут, когда всех отсудят. Если с операми, то проще намного: они только тебя сопровождают, и как суд пройдет – сразу назад. А так придется всех ждать.

– Ну, подожду, не проблема.

– Подождешь – узнаешь, проблема или нет, – буркнул сокамерник, натягивая одеяло.

Оказавшись в конвойном помещении суда, Матвей быстро понял, о чем шла речь. И что такое «стаканы», о которых ему говорили, тоже понял. Во всей полноте. Полтора метра на полтора, металлические стены, глазок для конвоя. Литое сиденье, колени упираются в стенку, ни подвигаться, ни даже руки развести. Таких «стаканов» много, сколько точно – Матвей сосчитать не успел, но больше трех десятков.

В этот суд из автозака выгрузили девять человек, провели по отдельной, закрытой «конвойной» лестнице, распихали по «стаканам». Из этих девятерых семеро ехали, как и Матвей, из ИВС № 1 на Петровке, а еще двоих везли из следственного изолятора «на переарест».

– Сидеть тихо, не орать, если что-то нужно – стучать в стенку, – громко объявил дежурный. – Один раз – кипяток, один раз – в сортир.

Привезли их около восьми утра, задолго до начала работы дежурного судьи. «Ничего, – оптимистично думал Матвей, – девять человек – это немного, за час отстреляемся». Насмотревшись американских сериалов про юристов и адвокатов, он был уверен, что избрание меры пресечения – вопрос полутора минут, как в кино.

Оказалось, что все намного дольше. Задержанных и арестованных выводили из конвойного помещения на суд «за арестом» не через каждые 5 минут, а гораздо реже, каждое слушание длилось минут 20–30, а то и целый час, а до Матвея очередь все не доходила. Он маялся, нервничал, хотелось пить и в туалет.

Привели из зала суда и заперли в «стакан» очередного арестанта, а звонка дежурному с вызовом следующего все не было. Матвей не выдержал, постучал в металлическую стенку.

– Долго еще? – спросил он у конвойного, спокойного доброжелательного паренька примерно того же возраста, что и сам Очеретин.

Тот посмотрел на часы.

– Если через пять минут следующего не вызовут, значит, судья ушла на перерыв.

– А перерыв длинный?

– У этой судьи – не очень, она только чаю выпьет. Ну и дела поделает, если что-то срочное. С этой еще хорошо, а есть такие, которые на обед на полтора часа уходят.

Так и оказалось: прошло пять минут, десять, а никаких звонков не поступало и в зал суда никого не выводили. Перерыв длился минут сорок, потом наконец повели Матвея. Снова по закрытой конвойной лестнице, прямо в зал.

В зале суда Матвей увидел вчерашнего следователя Николая Остаповича, прокурора и незнакомую тетку, поджарую, сухую, похожую на гончую, со злым лицом и колючими глазами.

– Я ваш адвокат, – заявила она, кивнув Матвею.

– Мне не нужен адвокат, – огрызнулся он.

– По закону положено, без адвоката нельзя. Хронические заболевания есть?

– Я здоров, ничего у меня нет.

– А если подумать?

Он собрался было соврать, но вспомнил, что решил поглядеть на мир с другой стороны барьера. Значит, все должно быть по-честному, иначе эксперимент не будет считаться чистым.

– Диабет у меня.

– Лекарства принимаете? Таблетки, уколы?

– Таблетки.

– Хорошо.

И чего хорошего?

В этот момент из двери в противоположном конце зала вышла судья, на ходу гася разливающуюся по лицу улыбку. Видно, ей только что рассказали что-то веселое или приятное. «Человека тут свободы лишают, разрушают его жизнь, а ей смешно. Конечно, ее же не касается, ей все пофиг, чаю с конфетами напилась и пошла дальше судьбы вершить», – пронеслась неприязненная мысль.